Приключения Родрика Рэндома - [177]

Все были заняты выполнением приказа, когда на шканцах появился Стрэп, бледный и трепещущий и, запинаясь от страха, спросил, будем ли мы сражаться с кораблем, который нас преследует. Видя, как он перепугался, я сказал:

— Что такое? Ты боишься, Стрэп?

— Боюсь? — переспросил он. — Н… н… ет. Чего я должен бояться? Слава богу, совесть у меня чиста. Но… кажется, бой будет кровавый и, может быть, вам… понадобится еще кто-нибудь… в кубрике.

Я тотчас же понял его намерение и, рассказав об этом капитану, попросил поместить Стрэпа внизу вместе со мной и моими помощниками. Мой дядя рассердился на его малодушие и приказал немедленно послать его вниз, чтобы он не заразил своим страхом команду, после чего я сказал бедняге стюарду, что я прошу его помочь мне и что он должен итти вниз и вместе с моими помощниками приготовить инструменты и все необходимое для перевязок. Несмотря на радость, какую он должен был почувствовать при этом известии, он как бы неохотно покидал верхнюю палубу и выразил надежду, что я не считаю, будто он боится выполнять свой долг на палубе, тогда как он — не в обиду будет сказано мне или капитану, — не хуже любого человека на корабле готов умереть.

Меня рассердило такое притворство и, желая наказать его за лицемерие, я ему сказал, что он волен выбирать, итти ли ему со мной в кубрик, или оставаться на палубе во время битвы. Встревоженный таким безразличием, он сказал.

— Ладно, чтобы вам угодить, я пойду вниз, но помните: это больше из-за вас, чем ради меня.

Сказав это, он исчез во мгновение ока, не дожидаясь ответа.

Теперь уже можно было видеть два ряда пушек на преследующем нас корабле, находившемся за кормой милях в двух. Это обстоятельство оказало очевидное влияние на матросов, которые не преминули заговорить о том, что они будут разорваны на куски и взлетят над водой, а если лишатся своих драгоценных членов, то должны будут всю жизнь нищенствовать, ибо купцы не обеспечивают тех бедняков, которые становятся калеками у них на службе.

Капитан, узнав о таком малодушии, вызвал команду на корму и обратился к ней со следующей речью:

— Ребята, мне сказали, будто вы носы повесили! Плаваю я тридцать лет, пошел в море еще мальчишкой и никогда не видел, чтобы английский моряк трусил! Может, вы думаете, что я, ради выгоды, подставлю вас под удар? Кто так думает, к чортовой матери! Мой товар застрахован, значит, если его захватят, моя потеря невелика. Положим, враг сильней нас. Но что из того! Разве мы не сможем сбить у него мачту и удрать? Если и придется нам трудновато, наплевать, будем драться. А если кто в бою будет ранен, заверяю честным словом моряка — воздам ему за его потери. А теперь все те, кто струсил и ленив, с глаз долой, собаки! Прячьтесь в трюме и у хлеборезов! А вы, весельчаки, ко мне, и будем драться за честь Старой Англии!

Это красноречивое обращение пришлось по душе слушателям. Они сорвали с себя шапки, взмахнули ими над головой и трижды прокричали «ура». Он тотчас же послал юнгу за двумя бутылями бренди, и, получив по рюмочке, все заняли свои места и с нетерпением стали ждать команды. Я должен воздать справедливость моему дяде: он действовал неустрашимо, непреклонно и разумно.

Враг был уже совсем близко, дядя послал меня вниз и только собрался отдать приказ поднять флаг и открыть огонь, как предполагаемый француз спустил свой белый вымпел, гюйс и флаг, поднял английские и выстрелил из пушки по носу.

Это было радостным событием для капитана Баулинга, который немедленно поднял свои флаги и дал выстрел под ветер, а другой корабль пошел борт о борт с нами, окликнул нас, объявил, что корабль английский, военный, сорокапушечный, и приказал нашему капитану спустить шлюпку и явиться к нему на борт. Мой дядя подчинился сей команде с большой охотой, ибо ему сообщили, что кораблем командует его старый однокашник, который был весьма рад увидеть его, оставил обедать, послал свой катер за суперкарго и мною и очень ласково с нами обошелся. Поскольку его судно назначено было крейсировать в поисках французов на широте Мартиника, его форштевень и корма были украшены белыми лилиями и весь остов так был замаскирован для обмана врага, что неудивительно, ежели мой дядя не узнал корабль, на котором плавал много лет. Наши корабли шли вместе четыре дня, и капитаны все это время не расставались, но, наконец, мы простились, и каждый лег на свой курс.

Недели через две после этого мы достигли Гвинеи около устья реки Гамбия; торгуя вдоль берега вплоть до Анголы и Бенгулы на юге, мы распродали меньше чем в полгода большую часть нашего груза и купили четыреста негров, а я вложил принадлежащие мне товары в золотой песок.

После этого мы отплыли от мыса Негро и через шесть недель достигли Рио де-ла-Платы, не встретив по пути ничего примечательного, если не считать эпидемической лихорадки, похожей на ту, какая бывает в тюрьмах, разразившейся среди наших негров и унесшей немало матросов; я потерял одного из моих помощников, а бедняга Стрэп сам едва не испустил дух.

Когда мы предъявили наши судовые паспорта испанскому губернатору, нам был оказан крайне любезный прием, и мы в короткий срок продали наших рабов; мы могли бы продать их в пять раз больше и за любую цену, но вынуждены были заняться контрабандой, чтобы распродать оставшиеся европейские товары, что нам и удалось сделать с большой выгодой.