Приключения поваренка Бублика - [18]

После холодного приёма со стороны Канцлера, услышав слова Императора, акватиканцы приободрились.

Главный Повар и Император зашагали под ручку по залу, вспоминая прошлое, а Канцлер принялся объяснять поварам и поварятам условия турнира:

– Турнир, уважаемые господа иноземные кондитеры, разделен нами на четыре тура. В первом принимают участие все приехавшие, а побеждает одна вторая от числа участников. Эта половина принимает участие во втором туре, где опять же, только половина от половины пройдёт в третий тур. И так до финала. Ну, а уж там мы определим, кто искусней всех… – последние слова Канцлер произнёс с какой-то затаённой угрозой, развернулся на острых каблуках и пошёл прочь из зала, оставив акватиканцев растерянными и напуганными.

Разговор Императора и Главного Повара завершился, и акватиканцы вернулись в свою башню.

Чем дальше оставался круглый зал, тем угрюмее становилось радостное от неожиданной встречи с давним приятелем лицо Главного Повара.

К башне он подходил мрачнее тучи и чернее пережжённого сахара.

– Да уж, попались мы… – вздохнул он на пороге своей комнаты. – Это у него я четыре года назад конкурс в Аквилоне выиграл. Ноздря в ноздрю шли, но мой торт был лучше. Кто же мог подумать, что он станет Императором в этом захолустье? Знал бы – и близко к островам не подошёл! Император мне того торта до конца жизни не простит!

Нельзя сказать, что от таких слов настроение у остальных заметно поднялось.

* * *

Расстроенные визитом в круглый зал, акватиканцы мрачно разошлись по комнатам.

Бублик сходил к тётушке Гирошиме, прополоскал рот, показал ей в очередной раз язык и пошёл обратно в свою каморку. Под курткой у него топорщился прихваченный для крыс румяный батон.

Скряг и Солонка батону обрадовались, но и без Бубликова подарка вид у них был сытый. Они уже нашли свои, крысиные дороги в каменном торте и, видно, пользовались ими в полную силу.

Бублик закрыл дверь на задвижку, разделся, потушил свечку и забрался в просторную кровать. И подумал, что в тесной палатке на берегу Мерона ему было куда лучше и веселее.

Ведь там были друзья. Шустрик, Полосатик, Затычка, Пробой…, – когда же он сможет рассказать им обо всём, что накопилось за недели вынужденного молчания?

На постель, в ноги, плюхнулось что-то увесистое: крысы избаловались до того, что спать на полу не желали, предпочитая шерстяное одеяло.

Бублик решительно подпихнул кого-то из них (наверное, Скряга) ногой поближе к краю, чтобы можно было вытянуться, обхватил руками подушку и уснул.

В самый глухой ночной час что-то заскрипело. Бублик спросонья подумал: “Опять крысы!”

Он приподнялся на локте, – но в лунном свете, проникающем в комнатку через зарешеченное окно, были прекрасно видны беспробудно спящие Скряг и Солонка, вольготно развалившиеся на одеяле. А поскрипывание шло от двери.

Бублик замер, всматриваясь и прислушиваясь: похоже, что с той стороны кто-то настойчиво пытался открыть запертую дверь.

Бублику стало жутковато.

Что может понадобиться ночью в почти пустой комнате? Только он сам.

Не крыс же ради сюда ломятся?

Хорошо, что задвижка была сделана из массивного бруса, она перекрывала небольшую дверь крохотной каморки не хуже, чем запоры – ворота Цитадели Акватики.

Но тот, кто был по ту сторону двери, очень старался, настойчиво и трудолюбиво.

Вдруг поскрипывание сменилось равномерными жжикающими звуками.

Бублику и так было страшно, а от этого стало ещё хуже.

Но просто сидеть и слушать он не мог.

Выбравшись из кровати, он на цыпочках подошёл к двери, чтобы узнать, что же там жжикает.

В щели между дверью и косяком ходила туда-сюда тонюсенькая пилка, медленно, но упорно вгрызаясь в дерево.

Бублик понял, какую глупость он сморозил, когда закрывал дверь: мудрый мастер, сделавший задвижку, предусмотрел и такую возможность. Он защитил конец бруса полоской жести. А Бублик задвинул брус слишком далеко, и против щели в двери было чистое дерево.

Бублик так разозлился сам на себя, что даже страх прошёл. Он неслышно вернулся к кровати, откинул крышку своего сундучка, стоявшего рядом, и достал небольшой узкий ножичек, каким всегда чистил картошку и морковку.

Потом вернулся к двери, улучил момент и подставил под зубья пилки тупую спинку лезвия. Пилка возмущённо заскрипела зубами, царапая металл.

Это очень не понравилось тому, кто стоял за дверью. Он выдернул пилку и стал подпиливать брус снизу.

Но Бублик уже успел отодвинуть брус назад, буквально на два пальца, и теперь металлическая накладка легла точно там, где и должна была быть.

И задвижка стала пилке не по зубам.

Тот, кто стоял за дверью, понял это и, мягко ступая, ушёл.

Бублик подумал: “Может быть, подождать у двери до утра?” Но сон победил страх, Бублик решил, что в случае чего он обязательно проснётся, и забрался под одеяло.

Пока он воевал с невидимым врагом за дверью, Скряг потихоньку перебрался на его подушку.

Бублик сердито водворил нахала обратно в ноги.

“А говорят: “крысы чуткие сторожа”!..” – подумал он мрачно. – “Тут голову, похоже, скоро отпилят, а эти даже не проснутся. Кому я мог понадобиться? И зачем?”

* * *

Сказать, что Бублик проснулся угрюмым – ничего не сказать.