Приключения Оги Марча - [219]

— Я хочу отдать тебе деньги, которые ты так любезно мне одолжил.

— Пожалуйста, не надо. Я не из-за этого пришел.

— Но возможно, сейчас они не были бы для тебя лишними.

— Да я еще не истратил жалованье за прошлый месяц!

— Отец присылает мне деньги с Ямайки. Он сейчас там обосновался. На них, конечно, не проживешь. В последнее время я не очень-то обеспечена.

Это была не столько жалоба, сколько надежда на лучшее будущее.

— Оливер сильно меня подвел. Я ведь целиком от него зависела. Считала, что люблю. А ты любил девушку, с которой тогда был.

— Да, — ответил я, радуясь, что не лгу.

— Представляю себе, как она меня ненавидела.

— Сейчас она где-то на Тихоокеанских островах, замужем за капитаном.

— Прости.

— Не извиняйся. Это древняя история.

— Я очень раскаивалась потом, чувствовала себя виноватой, но ты единственный согласился мне помочь. Я и представить себе не могла…

— Я рад, что сумел посодействовать. Ну а что касается дальнейшего, то я просто не удержал свои чувства.

— Приятно, что ты так считаешь. Но знаешь… теперь это дело прошлое, поэтому могу признаться… мне тогда показалось, что мы в одинаковом положении. Ведь сколько разговоров было, будто она…

— Поехала охотиться без меня. — Я искренне надеялся, что Стелла не заговорит о Талавере. _

— Ты тоже, сам того не зная, вляпался в неприятную историю. Впрочем, может, ты и заслужил неприятности, также как и я. Поделом мне! Я же с ним в Голливуд метила, а Мексика была маленьким отклонением от маршрута. Он собирался сделать из меня звезду. Ну не смешно ли?

— Вовсе нет! Из тебя могла бы получиться настоящая звезда. Но как Оливер собирался это осуществить, зная, что его ждет тюрьма?

— На время он отложил свой план. Пока я влюблена.

Слово это ударило меня будто током.

— Я возносилась все выше и выше, в иные сферы, изобретая преступные уловки во имя достижения цели.

Кот терся о мои ноги. Казалось, что страсть переполняет меня и сейчас хлынет наружу через нос, вместе с кровью. Я ощущал себя то тяжелым, то невесомым как перышко, готовым устремиться ввысь и влиться в неземной хоровод душ, легких и светлых, как ее душа.

— Нет, хуже, чем смешно, — язвительно бросила она.

Хуже? Это она о цене, заплаченной за успех? Зачем она

это говорит? Ее потребность в такого рода объяснениях меня коробила и причиняла боль. Хорошо, что я сидел, иначе ноги могли бы мне отказать.

— Что, что такое? — участливо спросила она. — Только не смейся!

Я сказал:

— Это когда я ходил в бинтах и резался в покер у китайца, ты считала, будто мы в одинаковом положении?

— Наверно, ты помнишь, какими взглядами мы обменялись в баре, где была еще эта обезьянка…

— Цепохвостый медведь.

Она сложила руки на тесно сведенных коленях — поза, наполнявшая меня восхищением и одновременно желанием, чтобы она села как-то иначе, — и сказала:

— Оставаться всегда честным и искренним на сто процентов — нечего и пытаться. Научиться бы искренности хотя бы процентов на семьдесят пять!

Ей-богу, она казалась искренней на сто десять, если не на двести процентов!

И против воли у меня вырвалось:

— Вот играть в загадочность — это плохо. Мир и без того полон тайн.

— Я и стараюсь в загадочность не играть. С тобой-то во всяком случае.

Она говорила честно. Я это знал. Почувствовал по тому, как у нее перехватило горло от нахлынувших эмоций, как беспомощно прозвучали эти слова. И мое тело, словно выросшее в объеме, сильное, напряженное, вдруг тоже ослабело от душевных переживаний. Мне хотелось броситься к ней, обнять колени, но я решил выждать. Почему я подумал, будто это возможно и правильно? Потому что этого хочется мне?

Я сказал:

— Ты, наверно, понимаешь, какие чувства я сейчас испытываю. Если я ошибаюсь, лучше скажи.

— Ошибаешься? Зачем ты это говоришь?

— Ну, во-первых, я провел с тобой слишком мало времени. Ты можешь подумать, что я тороплю события.

— Ну, а во-вторых? Почему ты медлишь с ответом?

Разве речь моя была замедленной, не такой, как всегда?

Не замечал!

— Во-вторых, я чувствую, что совершил ошибку в Куэрнаваке тем, что вернулся.

— Возможно, сейчас ты это исправишь, — произнесла она.

И я бросился к ее ногам и обнял их. Она склонилась ко мне.

Меня сжигало нетерпение, но она не спешила. Она сказала:

— Животных лучше запереть в кухне.

Она надела поводок на собаку. Я взял на руки кота, и мы отправились. Дверь там не имела ни крючка, ни замка, а запиралась на погнутый гвоздь. Потом Стелла сняла покрывало с кровати, и мы помогли друг другу раздеться.

— Что это ты там бормочешь? — шепнула она, когда мы легли в постель.

А я и не знал, что произношу какие-то слова. Я боялся, не ударится ли она головой о стену, и придерживал ее руками.

Стелла поняла меня и изменила позу. Я осыпал ее жадными поцелуями, всюду, куда мог дотянуться губами, пока она сама не впилась в мой рот, прижавшись всем телом в страстном порыве. Теперь никаким усилием я не мог бы отвратить неизбежное, нечего было и пытаться.

Будь она пустой кокеткой или коварной и циничной обольстительницей, это ничего бы не изменило. Как не имели значения ни моя неисправимая глупость и нелепость, ни легкомыслие. Все оказалось не важно. Глубинная суть ее, как и моя, была проще любых описаний и характеристик.