Приключения нежной Амелии - [19]

Произнося эти слова, она все больше впадала в азарт. Ее щеки пылали, глаза искрились, полные груди вздымались от порывистых вздохов. Она была преисполнена твердых намерений во что бы то ни стало заполучить в свои руки то, что казалось ей ее счастьем.

Мэмми вздохнула. Она знала необузданность своего «дитятки» и понимала, что вряд ли найдет на нее управу. Тем временем возбуждение, овладевшее Сюзеттой, сменилось еще большим приливом нежности, и она с вкрадчивой лестью спросила:

– А как он сегодня? Что говорил врач? Ты слышала?

Чувства, обуревавшие девушку, слишком отчетливо были написаны на ее лице; с ее полуоткрытых губок слетел дрожащий вздох, выдавая все смятение ее страстного сердца. Старая негритянка, не желая подливать масла в огонь, пытаясь отказать Сюзетте в том, чего она столь пылко жаждала, сказала с лукавым смехом:

– Почему моя овечка не пойдет и не посмотрит сама?

Сюзетта бросилась на шею негритянки, грудь которой мягкой волной опустилась до самой талии.

– О, Мэмми! – воскликнула она, воспламененная этим предложением. – Ты самая лучшая, самая умная нянька на свете!

Когда Эрнст был пробужден из своего забытья мягким дуновением зефира, который веял через настежь распахнутое окно, он вместо белокурой нимфы своих лихорадочных снов обнаружил возле своего ложа богиню с горящими глазами. На хорошеньком лице Сюзетты появилась нежная улыбка, едва ли она заметила, что отрешенные глаза Эрнста, в которых была видна слабость только что перенесенного приступа лихорадки, устремлены на нее. Она склонилась к нему и мягко провела вдоль висков юноши, на которых застыли прозрачные капельки пота, своим носовым платком, от которого веяло ароматом духов «Вуаль де Пари».

– Я необыкновенно рада, что вы выздоравливаете, – сказала она предельно мягким голосом. – Вы нам причинили столько хлопот, месье!..

От ее прикосновения, легкого, как прикосновение опавшего лепестка, Эрнст закрыл глаза. Когда он их снова открыл, то обнаружил Сюзетту все еще склоненную над ним. Ее большие, темные глаза вплотную приблизились к его лицу, и он почувствовал, как несколько горячих капель упали на его лицо. Смутившись, он попытался вглядеться в ее черты.

– Мадемуазель, вы плачете?

Его голос звучал сокрушенно. Но сколь слабым он себя ни чувствовал, его взгляд не мог не устремиться на те совершенные прелести, которые открылись его взору в такой осязаемой близости. При взгляде на них в Эрнсте молниеносно ожило сознание мужской принадлежности. В последние дни, проведенные им в качестве гостя Мэзон д'Орфей, он заметно поправился, и даже если лихорадка, бушевавшая в его жилах, еще напоминала о себе, то лишь тем чувствительнее был он по отношению к тем прелестям, которые столь заманчиво представляли его взору. В его нежном сердце совершенное тело Сюзетты сплавилось воедино с милым образом отдаленной возлюбленной. В той промежуточной области между сном и действительностью, в которой витал его дух, стирались грани между реальностью и мечтой, и ему начинало казаться, что он вновь вместе с Амелией в обвитой розами беседке.

Его руки сами собой легли на стройную гибкую талию Сюзетты, и вот уже его растрескавшиеся от лихорадки губы прижались к ее губам, благоухающим и прохладным, а его язык, раздвинув милые розовые лепестки, овладел ртом, который оказался даже слишком податливым.

Сюзетта, в определенном, конечно, смысле, была еще совсем невинная девушка. Но она обладала темпераментом зрелой женщины и была одновременно – а что здесь важнее, выбирайте сами – самым страстным образом влюблена в Эрнста, который в свою очередь тоже томился от любви. Так что у нас не должно вызвать удивления ее поразительно быстрое превращение из беспечной девушки в любящую женщину в ту минуту, когда она оказалась у порога исполнения своего страстного желания.

Эрнст, полуоглушенный ароматом ее духов и жаром ее тела, инстинктивно дотронулся до золотых плодов, которые с готовностью раскрылись ему навстречу. Его губы искали прохладу, обхватывая упругие, твердо выдающиеся вперед бутончики сосков, которые, напрягаясь, воспламеняли его к новому, еще более необузданному жару.

Возбуждение, пронзившее его как электрический ток, заставило резко набухнуть некую часть его «Я», уже не раз блестяще подтверждавшую свои мужские качества. С его губ слетел долгий, прерывистый вздох, и он, схватив пылающую ручку Сюзетты, прижал ее к своему телу.

– О, ангел мой, моя Амелия!.. – выдохнул он, до предела разгоряченный этим прикосновением.

Сюзетту всю передернуло. Она почувствовала себя задетой самым болезненным образом, настолько неуместно прозвучало это имя в данной ситуации. Она резко отдернула руку и вырвалась из его объятий.

– Я не ваша Амелия! – отрывисто сказала она, унимая волнующуюся грудь и выпрямляясь.

Эрнст пришел в себя и впервые за время знакомства с Сюзеттой взглянул на нее осмысленным взглядом. Он бы не был мужчиной, если бы ему не понравилось то, что он видел: черные локоны вокруг изящного овала лица, на котором пылали два темных солнца ее глаз, сладострастно раздувшиеся крылья носа и полный, чувственный напрягшийся рот, крутые холмы двух безупречных сияющих грудей, отделенные друг от друга узкой тенью глубокой лощинки, талия, столь тонкая, что сильный мужчина смог бы ее охватить двумя ладонями.