Приключения математика - [85]

Еще одно Рождество мы провели вместе в 1950 году. Чтобы отпраздновать конец десятилетия и первой половины века, Франсуаза, Клер, я и фон Нейманы взяли недолгий отпуск и поехали в Гуаймас, в Мексику. Мы условились встретиться в местечке Лас-Крусес на юге Нью-Мексико, куда они должны были приехать прямо из Принстона, чтобы продолжить путешествие всем вместе. В Лас-Крусес был старый бордель, построенный еще в 1890 году и после войны переделанный в гостиницу, в которой мы все и остановились. Комнаты были обставлены как в старые времена, а вместо номеров на дверях были написаны женские имена: Хуанита, Розалия, Мария. Посередине вестибюля висели качели — очевидно, девушки взбирались на них прямо с внутреннего балкона. Нам с Джонни показалось, что они похожи на знаменитый маятник Фуко, и мы тогда позволили себе не совсем приличную и весьма мудреную шутку, которую я не могу позволить себе привести здесь.

На пути к Гуаймасу мы развлекались, придумывая язык, который мы окрестили как «неокастильский». Поскольку мы не знали испанского, он состоял из английских слов с латинскими окончаниями, например слово «el glaso» соответствовало английскому «glass». Но, к своему великому удивлению и удовольствию, мы узнали, что в некоторых случаях это действительно срабатывало, и у нас получались самые настоящие испанские слова. Путеводитель по Мексике от Терри, в особенности его описание, также обеспечил нам немало веселых часов. В одном особенно выразительном отрывке описывалась волшебная «райская роща Соноры», которая, когда мы проезжали мимо, предстала перед нами жалкой рощицей деревьев в сухой песчаной местности, которую вовсе не населяли «многочисленные и разнообразные экзотические и тропические птицы». С тех пор это выражение вошло у нас в пословицу и означало разочарование. Когда бы мы не услышали о чем-то, что не оправдало ожиданий в математике или в физике, мы понимающе говорили друг другу слова «bosque encantado» («райская рощица»),

В 1951 или 1952 году, задолго до запуска Спутника, я побывал на собрании комитета по МБР (межконтинентальным баллистическим ракетам) в Вашингтоне. Присутствующих было человек двадцать. Гамов был одним из самых важных участников. Были также Джонни и Теллер. Это было секретное собрание, проходившее в одном из кабинетов Пентагона. Джонни сидел рядом со мной за длинным столом. Обсуждался вопрос о том, как управлять ракетами. Теллер предложил химическую траекторию движения к цели. Гамов назвал ее «вынюхиванием» пути. Каждый предлагал свою идею. Я предложил «баллистические снаряды», траекторию которых можно было бы корректировать несколько раз за весь путь по мере необходимости. Джонни, я помню, спросил меня тогда: «Неужто не лучше хорошо целиться с самого начала?» В ответ я напомнил ему о знаменитой работе Гаусса по орбитам планет, которые он рассчитал после нескольких наблюдений. Он быстро обдумал это — всего лишь несколько минут — и пришел к выводу, что этот метод и в самом деле лучше.

Я также заметил, что некоторые из присутствующих заше-буршали при моем упоминании о баллистических снарядах, и догадался, что этим уже занимаются. Однако рассказывать обо всем, над чем шла работа, никто не собирался, и решение проблемы виделось участникам собрания в разном свете. В этом месте я должен упомянуть об одном качестве фон Неймана, которое, похоже, многих приводило в недоумение. Я говорю его отношениях с военными. Он прекрасно ладил с генералами и адмиралами и, по-видимому, восхищался ими. Перед тем как самому занять должность и стать членом КАЭ, он тратил огромное время, консультируя одно военное учреждение. Я как-то спросил его: «Джонни, как так может быть, что на тебя производят впечатление даже низкого ранга офицеры, в которых нет ничего примечательного?» И, чтобы сказать что-нибудь не слишком лестное и о себе, добавил, что сам я более всего восхищаюсь символами богатства и влияния, к примеру, Дж. П. Морганом, когда он шел в 1936 году в процессии выпускников на церемонии празднования столетней годовщины со дня основания Гарварда. Мне и раньше случалось видеть многих замечательных и прославленных ученых и художников, но вид этого человека, который был миллиардером и обладал огромной властью, действительно внушил мне благоговейный страх. Но я вернусь к своему размышлению о восхищении, которое Джонни испытывал перед военными. По-моему, большей частью это можно объяснить его восхищением власть имеющими. Это не так уж необычно для людей, которые проводят всю свою жизнь в размышлениях. Во всяком случае, было очевидно, что он преклоняется перед людьми, способными влиять на события. Кроме того, будучи мягким человеком, он, я думаю, питал тайное восхищение перед организациями или людьми, которые могли проявлять жестокосердие и безжалостность. Он высоко ставил, а может быть, и завидовал тем, кто, скажем, умел на собрании преподносить свое мнение и вести себя так, чтобы повлиять не только на мнение других, но и на принятие конкретного решения. Сам он был не очень сильным или страстным спорщиком на собраниях комитета, уступая тем, кто был более настойчивым. В целом, он предпочитал избегать споров.