Приключения маленького лорда - [48]

В графстве, в котором находилась деревня Эрльборо, ещё никогда не бывало такого волнения. В ярмарочные дни люди собирались кучками и спрашивали друг друга, что будет дальше. Жёны фермеров приглашали к себе подруг на чай, желая поболтать с ними о том, что они слышали, что они думали и так далее. Рассказывали, как сердился граф, как он не хотел признать нового лорда Фаунтлероя, как он возненавидел жену своего сына Бевиса. Но, понятно, больше всех могла рассказать обо всём миссис Дибл. И к ней постоянно шли за справками.

– Всё это, конечно, ужасно, – говорила она. – Но, если вы спросите моё мнение, сударыня, я скажу, что он наказан справедливо. Зачем он так поступил с этой милой миссис Эрроль, разлучив её с сыночком? Ведь он полюбил его, привязался к нему, гордится им и теперь чуть с ума не сходит от того, что случилось. И, надо сказать, новая леди – совсем не леди. У неё дерзкое лицо, чёрные глаза, и мистер Томас говорит, что ни один джентльмен, носящий ливрею, не унизит себя до того, чтобы слушаться её приказаний; как только она войдёт в дом, он, по его словам, сейчас же уедет из замка. А мальчика даже и сравнить нельзя с первым. Один Господь знает, что выйдет из всего этого и чем всё это кончится! Когда Джейн принесла мне это известие, я была так поражена, так поражена, что совсем ослабела: пёрышко могло бы меня сломить!

В замке повсюду царило возбуждение: в библиотеке, в которой сидели и разговаривали граф и мистер Гавишем, в людской, где Томас, буфетчик и другие слуги и служанки сплетничали и кричали весь день, в конюшне, где Вилькинс исполнял своё обычное дело в самом подавленном состоянии духа и чистил гнедого пони ещё лучше, чем всегда, печально говоря кучеру, что никогда ни один молодой джентльмен не выучивался так скоро ездить верхом и не бывал смелее Цедрика.

Посреди этого волнения было только одно существо, совершенно спокойное и не смущённое, а именно маленький лорд, о котором говорили, что он совсем не лорд. Правда, когда ему в первый раз сказали о новом положении дел, он немного встревожился, но вовсе не из гордости или честолюбия.

Слушая графа, который рассказывал ему о том, что случилось, он сидел на стуле, по своему обыкновению держась за колено. Когда же дед замолчал, мальчик взглянул на него печально, но спокойно.

– У меня очень странное чувство, – сказал он, – очень странное.

Граф молча посмотрел на Цедди. В нём тоже шевелилось странное чувство, такое, какого он ещё не испытывал. Ему стало ещё тяжелее при виде невесёлого выражения на этом обыкновенно счастливом личике.

– Скажите: у Дорогой отнимут её дом и колясочку? – спросил Цедрик нетвёрдым голоском.

– Нет, – решительно сказал граф. – У неё ничего не могут отнять.

– Да? – Цедрик с видимым облегчением вздохнул.

Он поднял глаза на деда; в них снова появилось тревожное выражение, и они казались такими большими, а взгляд таким мягким.

– А этот… другой мальчик, – с дрожью сказал он, – теперь будет вашим любимчиком, вашим сыночком, как… как был я?

– Нет! – ответил граф. Он с таким ожесточением, так громко крикнул это слово, что Цедрик подскочил.

– Нет! – с изумлением вскрикнул он. – А я думал…

Он быстро поднялся со стула.

– Я буду вашим любимцем, даже если не сделаюсь графом? – спросил он. – Таким же, как прежде?

И его раскрасневшееся личико приняло выражение восторга.

С каким чувством граф смотрел на него! Как его брови наморщились и как странно засветились под ними глаза!

– Мой маленький, – сказал он, и, поверьте мне, его голос задрожал и как-то странно охрип, хотя он говорил ещё решительнее и повелительнее, чем прежде. – Да, ты будешь моим любимцем всю жизнь, и мне иногда кажется, что у меня никогда не было других детей.

Цедрик покраснел до корней волос от удовольствия. Он глубоко запустил руки в карманы и прямо взглянул в глаза старого графа.

– Да? – сказал он. – Ну, тогда мне всё равно, что я не буду графом. Буду или не буду, мне всё равно. Я думал, видите ли, что тот, кто сделается графом, будет и вашим любимцем, и, значит, вы уже перестанете любить меня. Вот почему у меня было такое странное чувство.

Граф положил руку на его плечо.

– У тебя ничего не отнимут из того, что я буду в состоянии удержать, – сказал он, с трудом переводя дух. – Я не верю, чтобы у тебя могли что-нибудь отнять. Ты создан, чтобы занять моё место, и, может быть, ты займёшь его. Но, что бы ни случилось, я тебе дам всё, что смогу.

Казалось, он говорил не с ребёнком, а с самим собой, такая решительность сказывалась в его лице и голосе.

До сих пор он ещё не знал, как глубоко привязался к этому мальчику, как сильно гордился им. Ещё никогда не видел он так ясно всех его хороших качеств, духовной красоты и силы, как в эту ужасную минуту. Отказаться от того, во что он вложил всё сердце, казалось ему невозможным, более чем невозможным. У него был упрямый характер, и он решил, что не уступит без борьбы.

Через несколько дней после свидания с мистером Гавишемом женщина, называвшая себя леди Фаунтлерой, вместе со своим сыном явилась в замок. Её не приняли. Граф не пожелал её видеть, как сказал ей слуга, прибавив, что её делом займётся адвокат. С ней разговаривал Томас, и позже в людской он описывал её слугам. По его словам, он уже давно служил в различных семьях и потому тотчас же мог отличить настоящую леди. А это была совсем невоспитанная, грубая женщина.