Приключения маленького горбуна - [20]

— Это для Виконта и сто су для тебя.

Успокоившись после экзекуции, господин Перно вернулся, чтобы закрыть казематы.

— Может быть, у него и вправду коклюш… Посмотрим…

Услышав такие слова, Татуэ усмехнулся и тихо произнес:

— Проваливай, грязный пьянчужка! Через сорок восемь часов ты сам будешь сидеть в карцере, как последний идиот, а мы будем на свободе или умрем!

ГЛАВА 9

Физические страдания. — Смертельная опасность. — Кризис. — Сон. — Письмо. — Безделушка Виконта. — В кусочке хлеба. — Последние приготовления. — Гимнастика хромого. — Сила ребенка. — Первая решетка. — Снаружи. — На крыше. — На стреме.

Кошмарный день! Кошмарная ночь!

Состояние ребенка становилось безнадежным. Маленькое хрупкое тело, лежащее на руках каторжника, содрогалось от конвульсий[57], а сухие губы шептали без конца два слова: «Пить! Воды!» Татуэ по капелькам вливал малышу в рот содержимое кувшина. Десять, двадцать раз он был готов позвать на помощь, с ужасом думая, что будет, если Гектор умрет, и корил себя за то, что заставил его слишком долго страдать. «Еще часочек», — уговаривал он сам себя.

Час прошел. Никаких изменений, только маленький горбун уже не просил ничего.

— Я обещаю тебе, — шептал силач умирающему мальчику, — мы спасем твоего отца, надо только, чтобы ты жил. Ты один можешь его освободить.

Время шло, принося с каждым часом новые страдания. Татуэ снял с себя колодки, чтобы иметь свободу перемещения. «Если кто-нибудь придет, тем хуже… или лучше… А если он умрет, я разобью себе голову о стену этой проклятой камеры».

В полночь каторжник решил, что все кончилось. Ему показалось, что маленький горбун перестал дышать. Все тело ребенка было таким горячим и мокрым от пота, как будто его только что вынесли из бани. Бродяга положил мальчугана на спину, расстегнул его рубаху и принялся энергично растирать грудь. Он отчаянно боролся за жизнь друга. Наконец, поняв тщетность своих усилий, он поднял Гектора на руки и подошел к двери. «Как только услышу приближающиеся шаги часового, крикну», — решил он. Но часовой спал, прислонившись к ограде.

Прошло примерно четверть часа, а Татуэ так и стоял около двери в ожидании. Постепенно пот перестал стекать с безжизненного тела, жар спал. Кризис, который чуть не убил ребенка, миновал. Похоже, пот вымыл из организма все смертельные микробы. Такое случалось в жарких странах, когда после коматозного состояния[58] человек вдруг заново рождался.

В полной темноте, царившей в камере, каторжник услышал голос друга:

— Я так хорошо поспал… У меня больше не болит!

Не поверив своим ушам, силач подпрыгнул от радости:

— О, Господи! Мой храбрый маленький человечек! Я знал, что ты одолеешь болезнь. Теперь все будет хорошо! Ты скоро поправишься. Уж если тебя не доконала такая высокая температура, то ты через сутки будешь на ногах и доживешь до ста лет.

Но маленький горбун не слушал его, он спал глубоким здоровым сном. Татуэ продолжал:

— Если Виконт не подведет меня, то через двенадцать — пятнадцать часов мы будем на свободе!

Силач осторожно положил Гектора на кровать и устроил поудобнее, постелив одеяло и доломан лжеохранника. Затем надел колодки, примостился рядом и вскоре заснул. Давно бродяга не чувствовал себя таким счастливым.

В обычный час господин Перно делал обход. Мальчик, которого и пушки не могли бы разбудить, не шевелил ни рукой, ни ногой. Войдя в камеру первым, охранник внимательно все обследовал. «Может быть, что-то не так?» — забеспокоился силач. Но нет. Перно просто хотел убедиться, что заключенный на месте и после вчерашнего хорошо себя чувствует. Пропойца ждал, пока каторжники заменят ведро и принесут еду, вызывающе, но в то же время трусливо глядя на силача. Как только дежурные сделали свое дело и вышли, господин Перно, заперев каземат, последовал за ними. Татуэ не удалось обменяться с Жюлем ни словом, ни жестом.

Бродяга бросился к кувшину. Ничего. Дрожащими руками он схватил хлеб, пощупал его. Опять ничего. Тогда Татуэ раскрошил кусок, и радостный крик сдавил горло — на ладони остались лежать два предмета: свернутая бумажка и неизвестного назначения штучка, размером с часы. Каторжник развернул письмо и, с трудом сдерживая волнение, прочитал:

«Мой старый братишка!

Посылаю тебе безделушку, которую ты просил. Но это не все. Мне пришлось заплатить твоему сообщнику, а это не дешево. На твоем текущем счету было 2300 франков. Эта штука стоит две тысячи, включая мои комиссионные. Дороговато, я знаю, но такова моя цена. Дело прежде всего. Вещица работает изумительно. Верни мне ее, когда она тебе уже не будет нужна. Она может послужить другим. Желаю тебе счастливого побега и, если ты когда-нибудь вернешься на каторгу, я всегда к твоим услугам.

Между прочим, дела у твоего протеже 212-го скверные. Обжалование отклонено. Завтра его отправляют в Кайенну для приведения приговора в исполнение. С девчушкой все хорошо.

Письмо уничтожь».

Бродяга закончил читать и произнес:

— Тысяча чертей! Завтра отца моего маленького друга куда-то там повезут… Это мы еще посмотрим. Мальчуган болен, но надо, чтобы он смог ходить, иначе все пропало.

Скомкав записку, силач машинально положил ее в рот и запил глотком воды.