Приключения мальчика с собакой - [64]

– Эй, Долговязый!.. Эй!.. Эй!..

«Кто это орет? – еще не разомкнув век, подумал Долговязый. – Клеон или Мардоний?… Мардоний?!» Долговязый в один миг очутился на ногах: Клеона нет, сам он уснул… Не случилось ли чего с овцами?

Овцы стояли, опустив голову к траве, и, казалось, тоже дремали.

– Да поди же сюда, Долговязый!

Пастух оглянулся. В густой зеленой листве деревьев он увидел блестящие глаза и черные рожки лесного бога Сильвана. Мышцы на его груди и обнаженных загорелых руках были напряжены: он что-то тащил за собой волоком. Козлиные ноги бога не были видны за кустарником, но по тому, как он ковылял, угадывалось, что вместо ступней у него копыта.

Онемев от изумления и страха, Долговязый смотрел, не двигаясь, как приближается к нему бог леса. Еще шаг, еще… и «Сильван» очутился на солнце. И тогда Долговязый увидел, что на голове его вовсе не рожки, а крутые, словно у новорожденного ягненка, завитки.

– Гефест!

– Иди сюда, помоги мне. Я и то чуть не милю один его тащил. Если бы не проклятая нога!.. Как ты думаешь, где нам его спрятать?

– Кого? – Встревоженный пастух, позабыв свою обычную медлительность, подбежал к кузнецу.

Нет, это был не Клеон, как он, испугавшись, подумал в первую минуту. В сетке, сплетенной из виноградных лоз, лежал на подстилке из ветвей… Лев?… Или труп Льва?

– А Клеон?…

При звуке знакомого голоса Лев слабо шевельнул хвостом.

– Лев, где Клеон? – повторил Долговязый.

Лев жалобно взвизгнул и вытянул нос, нюхая воздух.

– Клеон в эргастуле, – сказал кузнец.

– Значит, он таки убежал?… И его поймали?

– Плохо ты заботишься о своем товарище! – с укоризной сказал кузнец. – А что, если бы я был ищейкой хозяина или Мардония? Ты бы этим вопросом сразу выдал сицилийца.

– Но ты же не ищейка, – насупился Долговязый.

– Убежал он или нет, не знаю, но, кажется, Мардоний всю ночь просидел в засаде, чтобы изловить его. Клеон, бедняга, думает, что Мардоний убил его собаку, но, когда я пришел на то место, которое он указал, пес зализывал свои раны. Он даже не зарычал на меня – так ослабел… а может быть, по моему ласковому тону понял, что я хочу ему помочь. Но он не мог подняться. И вот я сплел из виноградных лоз сетку, положил в нее ветвей и травы, а на них – Льва и приволок его сюда, словно дельфина в сети. Теперь твоя забота его спрятать и полечить. Ты же, конечно, умеешь лечить животных – ведь тебе приходится иметь дело с больными овцами?… Что же ты молчишь?… Где, по-твоему, лучше его спрятать? Может быть, в шалаше?

– Может быть, в шалаше… – повторил ошеломленный пастух.

– Ну, берись за ручку лопаты, тащи.

Долговязый нерешительно глядел на Льва:

– Идти он не сможет, старший велел сегодня перебираться на новое пастбище… а лошадей у меня ровно столько, чтобы перевезти колья для загонов, плетенки да шалаш и припасы.

– Сегодня все равно тебе переходить не придется, а ночью Береника и Александр заберут Льва.

Кузнец и пастух отошли от собаки, чтобы поглядеть, не идет ли кто. Между тем Лев, учуяв знакомый запах пастбища и надеясь найти здесь Клеона, перегрыз виноградные лозы, выполз из сетки и попытался ползком добраться до шалаша, где в эти часы обычно спал его хозяин.

Долговязый присел на корточки возле собаки:

– Ах ты, бедняга! Как они тебя изранили, да поразит их Пан! Счастье, что не убили! Торопились, видно… – Он поднял глаза на кузнеца: – У меня есть мазь, Мардоний оставил: и от ран и от укусов змей помогает.

Гефест притащил свою сетку:

– Хоть он изгрыз ее – как-нибудь до шалаша дотащим. Берись. Подсунем под него.

– Что ты! Он еще покусает нас от боли. Сейчас я принесу из шалаша толстый холст.

Лев доверчиво и жалобно смотрел на людей. Он послушно переполз на холст и, пока его перетаскивали, не визжал и не рычал, только, когда было уж очень больно, углы его верхней губы инстинктивно приподнимались, обнажая клыки.

– Ну потерпи, Лев, потерпи… – Долговязый оглянулся на кузнеца и, боясь, как бы тому не показалось смешным, что он уговаривает собаку, словно ребенка, с неожиданной для самого себя гордостью сказал: – Он все понимает!

Они втащили Льва в шалаш.

Лев разочарованно обнюхал траву, настланную в шалаше. Клеона и здесь не было! С этой минуты он безучастно позволял кузнецу и Долговязому поворачивать его с боку на бок и мазать чудодейственной мазью Мардония.

Пока они лечили Льва, прошло довольно много времени, и Гефест, высунув голову из шалаша, ахнул:

– Ого, как далеко ушло солнце! Хорошо, я предупредил вилику, что пойду по всем ближним пастбищам проверить подковы у лошадей. – Он выбрался на луг. – Давай сожжем мою сетку из лоз, да я отправлюсь на виллу.

Они разожгли костер, и кузнец, присев у огня, сказал:

– Знаешь, Долговязый, стыдно жить, как ты! Скоро ты сам овцой станешь или по-ослиному закричишь. Ты же, кроме овец да Мардония, ни с кем не разговариваешь!

– А что я могу поделать? Мне нельзя уйти с пастбища, чтобы с вами болтать.

– Ты и о Спартаке, верно, не слыхал! А Спартак о тебе, дураке, думает!

– Как обо мне? – раскрыл рот Долговязый.

– А вот так: ты раб?

– Раб.

– А он болеет душой за всех рабов – значит, и за тебя. Разве мы не такие же люди, как наши хозяева? Разве среди нас нет людей поученее наших господ? А они нас за людей не считают. Спартак сражается за нашу свободу. Говорят, сейчас он в наших местах…