Приключения мальчика с собакой - [25]

Клеон видел, что Аполлодор только хвастает, будто не боится: лицо его выражало неуверенность и напряженное ожидание. Притихли и другие работорговцы. Те, возле которых останавливался эдил, заискивающе кланялись и услужливо подводили к нему рабов, на которых он указывал. Слуга сопровождавший эдила, осматривал их, заставляя прыгать, бегать, заглядывал, как лошадям, в зубы и щупал мышцы. Некоторых по приказанию эдила раздевали донага. Вот он остановился перед группой гетулов и сардов,[50] одетых в козьи шкуры.

– Сними с них это! – приказал он хозяину.

Брезгливо осмотрев их кожу, слуга с отвращением вытер о плащ руки:

– Болезни на теле не видно, но… может быть, она скрыта под грязью?

– Сколько ты за них просишь? – холодно спросил барышника эдил.

– По восемьдесят сестерциев за штуку.

– Половины за глаза довольно, – бросил эдил, отходя. Работорговец кинулся за ним:

– Помилуй, достоуважаемый!.. Мне самому они стоили по тридцать. Да еще я внес пошлину! Да заплатил за право торговли! Что же мне останется, если снизить цену?

– Жадные всегда теряют! – отрезал эдил. – В другой раз не жалей расходов на баню. – Отмахнувшись от назойливого работорговца, он остановился перед Аполлодором: – Что это ты сегодня так мало выставил?

– Разбежались, почтеннейший… – Аполлодор жалобно развел руками, стараясь прикрыть Льва от взоров эдила. – Боги бессмертные!.. Что мне пришлось перенести!.. О-о!.. Что пришлось мне видеть собственными глазами!.. Презренные гладиаторы напали на лагерь…

– Не место здесь вести об этом речь! – прервал эдил нахмурившись.

– Я только хотел сказать, почему возникла суматоха и как разбежались мои рабы…

– Этих кто продает? – перебил эдил, указывая на рыжую девушку в ошейнике и трех мужчин, у каждого из которых на лбу было выжжено клеймо.

– Эльвий Медуллий. Они ему надоели: женщина строптива, а мужчины уже несколько раз убегали от своего господина. Вот он и прислал их вчера вечером в харчевню, где я остановился…

– Погоди-ка! – Эдил отстранил Аполлодора. – А это что такое?

Клеон побледнел. Если эдил прикажет разлучить его с собакой, он крикнет Льву: «Возьми!» – и, может быть, их обоих за это убьют.

Аполлодор сделал наивное лицо и ткнул пальцем в титульную дощечку на груди Клеона:

– А вот тут написано: «Сицилиец Клеон, четырнадцати лет, пастух, здоров, продается вместе с собакой».

– Гм… – сказал эдил. – Ты знаешь, что закон…

– Куда же годится пастух без собаки?… – Аполлодор показал эдилу глазами, что их слушают посторонние, и вполголоса добавил: – Прости, почтеннейший, я забыл спросить, доволен ли ты рабыней, которую я дал тебе в канун январских календ?[51]

– Доволен, – отрывисто ответил эдил, искоса поглядывая на Льва. – Если собака продается не отдельно, то пусть останется. – Он повысил голос, чтобы соседи Аполлодора могли его слышать: – Значит, эта собака продается не как животное само по себе, а в дополнение к пастуху?… Ну, пусть остается… Она служит как бы указанием, чем занимается ее хозяин. Так же как палочка для письма и дощечка, покрытая воском, указывают, что вон тот старик – писец. Все же постарайся продать их поскорее, – шепнул он Аполлодору.

Эдил пошел дальше. Клеон и Аполлодор облегченно вздохнули. «Нас не разлучат!» – радовался Клеон. А работорговец самодовольно усмехался: «Умный человек всегда может избежать штрафа».

Едва отошел эдил, возле Аполлодора остановились четыре носильщика с нарядной лектикой. По узким улицам столицы езда на лошадях была запрещена, и богатые люди, не желая утомлять себя ходьбой, приказывали рабам таскать их по городу в крытых носилках, называвшихся в Риме лектиками.

Из-за шелковой занавески высунулась женская рука с такими блестящими ногтями, что в первую минуту Клеон принял их за перламутровые наконечники. Рука нетерпеливо раздвинула занавески, и из лектики выглянула молодая женщина. Клеон уставился на нее с откровенным изумлением: ни у одной женщины не видел он таких черных, взлетающих к вискам бровей, таких огромных и блестящих глаз, таких красных губ, таких золотистых волос и такого множества сверкающих камней в прическе, в ушах и на шее. Мальчик был восхищен.

Не слушая витиеватых приветствий Аполлодора, молодая женщина пристально смотрела на рыжеволосую девушку и трех заклейменных рабов, потом скользнула рассеянным взглядом по лицам остальных невольников и, заметив восхищенный взгляд мальчика, ласково ему улыбнулась. Клеон ответил улыбкой и умоляюще посмотрел ей в глаза. «Купи меня… Купи!» – мысленно умолял он. Женщина, казалось, поняла немую просьбу и, наклонившись к Аполлодору, спросила:

– Что ты хочешь за этого пастуха?

«Вот счастливый случай, о котором говорил Галл! – Клеон тревожно взглянул на Аполлодора: – Только бы не запросил слишком много!»

Но, прежде чем Аполлодор успел ответить, раздался голос глашатая:

– Дорогу благородному Гнею Станиену!

Глава 3. Торг

Толпа расступилась, пропуская группу людей, окружавших пышно убранную лектику с откинутыми занавесками. Толстый лысый человек в латиклаве,[52] опираясь локтем о подушку, высокомерно поглядывал вокруг. При его приближении молодая женщина скромно задернула занавеску своей лектики. Клеон удивился: толстяк не обратил никакого внимания на красавицу. Брезгливо выпятив нижнюю губу, он кивнул одному из своих рабов, и тот, выслушав его, обратился к Аполлодору: