Приключения Кроша - [30]
Меня тоже воодушевляла мысль, что из металлолома мы соберем настоящую машину. И мне было приятно сознавать, что мы со Шмаковым Петром научились кое-что делать. Даже лучше, чем другие ребята. Они знали только отдельные части машины, а мы — машину в целом. И Зуев привык работать с нами, доверял нам. Если кто-нибудь из ребят обращался к нему с вопросом, он кивал мне или Шмакову Петру, мол, покажите. Мы со Шмаковым показывали. Наш авторитет очень возрос.
Раньше Зуев меня не интересовал. Даже не нравился. Казался каким-то чокнутым. Меня смешили его глубокомысленные разговоры со Шмаковым Петром.
Но постепенно я изменил к нему отношение. Прежде всего потому, что с ним приятно было работать. С другими слесарями мы нервничали, боялись, что не так получится. А Зуева мы не боялись. Он никогда не делал нам замечаний. Даже если мы делали неправильно, говорил:
— Ничего, хорошо. А здесь малость поправим.
И переделывал за нами.
Мне понравилось, как благородно вел он себя в Липках, во всей истории с аварией. Даже не обругал нас. Получил за нас выговор и ничего, молчит. Другой бы хоть сказал: «Вот как из-за вас мне досталось» или еще что-нибудь в этом роде. Зуев ничего не сказал.
Чем большим уважением проникался я к Зуеву, тем сильнее переживал несправедливый выговор, полученный им из-за нас. Незаметный, благородный человек. Не умеет постоять за себя.
В первую минуту, когда Игорь намекнул мне, что Зуева подозревают в подмене амортизаторов, я хотя и удивился, но не придал этому большого значения. А теперь я понял, что это очень серьезно. Если на Зуева свалили аварию, то могут свалить и амортизаторы. Сошло с одним, сойдет с другим. Безответный человек, вали на него что угодно!
И он даже не подозревает об опасности. Спокойно работает и не знает, какая угроза нависла над ним…
Что же делать при таких обстоятельствах? Предупредить его? Он не поверит, ничего не предпримет, махнет рукой. Да и как скажешь человеку, что его подозревают в воровстве?
Пойти к директору, сказать, что амортизаторы взял Лагутин? У меня нет доказательств.
И тут у меня возникла мысль поговорить с самим Лагутиным…
Неплохая мысль! Чем больше думал я о ней, тем больше в этом убеждался.
Лагутин, конечно, нечестный человек. Но ведь он человек. Рабочий. Неужели он останется равнодушным к судьбе товарища? Может быть, он не такой уж плохой. Может быть, он оступился. Ведь пишут в газетах, что надо помогать тем, кто оступился, надо их перевоспитывать. Может быть, с этого и начнется перевоспитание Лагутина? С мысли, что из-за него пострадает честный благородный, ни в чем не повинный человек.
Я представлял себе, как подойду к Лагутину и скажу ему насчет Зуева. Я, конечно, не скажу, что он, Лагутин, подменил амортизаторы. Я скажу:
«Зуева хотят в этом обвинить. Но ведь это не так. Зуев этого не сделал».
«Ну и что?» — спросит Лагутин.
Тогда я скажу:
«Он наш товарищ по работе. Мы должны спасти его».
«Ладно, — ответит Лагутин, — я подумаю».
И вот на следующий день Лагутин явится к директору, положит на стол амортизаторы и скажет:
«Владимир Георгиевич, амортизаторы подменил я. Делайте со мной что хотите, но Зуев ни при чем!»
Тогда директор спросит:
«Что побудило вас прийти ко мне?»
Лагутин ответит:
«Нашлись люди. Человек, вернее… — Но так как ему будет стыдно, что этот человек простой школьник, то он мрачно добавит: — А кто этот человек, неважно…»
«Вы обещаете вести себя честно?» — спросит директор.
«Сами увидите», — ответит Лагутин.
А в последний день практики, когда мы будем уходить с автобазы, Лагутин подойдет ко мне, протянет руку и скажет:
«Спасибо!»
Я пожму его руку и отвечу:
«И вам спасибо».
Ребята спросят, за что это мы благодарим друг друга.
«Так, — отвечу я, — за одно дело!..»
И больше ничего рассказывать не буду.
Так представлял я себе разговор с Лагутиным. Я настолько уверился, что все будет именно так, что в конце концов преодолел страх, который испытывал перед этим разговором. И решил его не откладывать.
Я дождался конца смены, догнал Лагутина на улице и сказал:
— Товарищ Лагутин, можно вас на минуточку?
Лагутин остановился и воззрился на меня. Мы стояли посредине тротуара.
— Отойдем немного в сторонку, — предложил я.
Мы отошли в сторонку.
— Видите ли, в чем дело… — начал я. — Зуева подозревают с этими амортизаторами. Будто он их взял.
И точно так, как я предполагал, Лагутин спросил:
— Ну и что?
Ободренный тем, что он сказал именно то, что я предполагал, я уверенно продолжал:
— Надо что-то делать. Ведь он наш товарищ по работе.
Лагутин молча смотрел на меня. Я тоже посмотрел на него. Наши взгляды встретились. И в эту минуту я окончательно убедился, что амортизаторы взял именно Лагутин. И Лагутин понял, что я это знаю. И мне вдруг стало неудобно, жутко даже.
Зловеще улыбаясь, Лагутин спросил:
— А может, он их взял?
Я молчал. Мимо нас шли люди. Я знал, что Лагутин ничего не может сделать. Но мне было страшно.
Все так же напряженно и зловеще улыбаясь, Лагутин сказал:
— Может, и в самом деле взял?!
Я понял. Мне было страшно оттого, что я должен сейчас сказать ему, — не Зуев взял амортизаторы, а взял их он, Лагутин. И мне было неудобно это сказать.
