Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня! - [92]
— Что случилось? На меня покушались?
Потом торжествующе воскликнул:
— Да, на меня покушались!
Тиффози единодушно осудили этот террористический акт. Террор на футболе — это дикость, это тяжкое оскорбление мужского достоинства. Конечно, драки болельщиков, железные прутья, камни, бутылки, жертвы, конечно. Конечно, вандализм после игры — раскуроченные маршрутные автобусы. Все это так, но это выход безумышленного инстинктивного зверья, хулиганья и удали молодецкой; террористический же акт на полигоне в момент игры — это хладнокровное оскорбление всего святого. Футбольный матч — святыня, стадион — храм, полигон — алтарь, тиффози идут сюда пообщаться со своим Б@гом, и хотя футбол называют войной, но футбол — это, конечно, заменитель войны, и, значит, футбол — это мир.>
Сури'Нам собрался было что-то сказать о «многомиллионной армии тиффози», но во-время уловил мой взгляд и осекся. Я хотел вдумчиво посмотреть на Игру сверху, потому что из правительственного апогея хорошо смотрится общий план и рисунок Игры, хотя ответственные матчи лучше наблюдать — не то слово, какое уж там «наблюдать», — лучше переживать на скамейке запасных — можно вскакивать, орать и подавать знаки игрокам.
(Некоторые тренеры во время игры сидят за ковшом и бубнят, как шаманы, по сотовой рации: «Ваня, направо!», «Петя, налево!», «Жора, бей!» Они не понимают, что эти указания как советы запоздалы, а как приказы невыполнимы — пока тренер их прокричит, пока игрок примет их к сведению в калейдоскопе перемещений в пространстве—времени и начнет выполнять, на полигоне возникнет совсем иная ситуация, которую тренер и предвидеть не мог.)
Команды уже вышли на Полигон, капитаны исполнили формальности, обменялись памятными вымпелами и значками. Арбитр — его фамилию я уже забыл, а это значит, что арбитр судил хорошо, в игре не возникал и в нашем поражении не виноват, я всегда делаю скидку на утомление арбитра, арбитр всегда должен находиться на подветренной траектории от пузыря, футболист может в какой-то момент передохнуть, арбитр — никогда; особенно при скоростной игре от рамки до рамки — это постоянные ускорения, торможения, непредсказуемые смены курсов, хаотические перемещения за сверхсветовым порогом; отсюда — усталость и ошибки, но есть ошибки и ошибки, — так вот, арбитр подбросил монетку и разыграл ворота. Железнодорожники выбрали Восточную Рамку, ограниченную Альфой, Бэтой, Гаммой и Дельтой созвездия Восточной Короны. Макар отправился, соответственно, к Западной Рамке Дельта, Эпсилон, Эта и Дзета Белого Медведя. Мяч спокойно катился по обводной орбите, паровозы-шмаровозы уже дымили, гудели, свистели, пыхтели и пускали пар.
— Ну что, поехали? — сказал мне председатель Сур.
— Господи, твоя воля, — ответил я, постучал по подлокотнику кресла и три раза сплюнул через левое плечо, уловив иронический взгляд председателя. — Погнали наши городских... С Б@гом!
(Повторяю: я не боялся жлобов-шмаровозов, но пузырь круглый, полигон кривой, и постучать по дереву и сплюнуть никогда не мешает.)
Начали. Арбитр перекрестился и дунул в свисток (жаль все-таки, что я не запомнил его фамилии — спокойный парень, играть не мешал, все принимал как должное, и даже не записал в свой кондуит отчет о происшествии на первой же минуте, за что поплатился пожизненной дисквалификацией от ФУФЛА) — так вот, сразу же после его свистка, заглушившего гудки паровозов, случился нонсенс-конфузиус-непредусмотренс.
Рассказываю, что произошло: Хуан легонько дунул и сдвинул планетку с орбиты в сторону Брагина, тот уже шевельнул мизинцем левой ноги, чтобы придать пузырю легкий вращательный импульс и перевести его в наши тылы на Ван дер Стуула, — а там и начнем потихоньку, потрогаем жлобов за вымя, — как вдруг снизу с тренерской скамейки раздались истошные вопли дяди Сэма:
— Стой!!! Минуточку!!! Там человек!!!
— Где, какой человек?! — вскинулся я.
— Человек там, на пузыре!
— Что?! Какой человек?!
— Да черт его знает, отшельник какой-то! Или миссионер! Сигналит SOS! Там раньше баптистский пост стоял!
У председателя Сура отвалилась нижняя золотая челюсть, он не успел ее подхватить, она упала на бетонный пол (дядя Сэм все-таки перестарался, все мягкие дорожки продал) и раскололась надвое. Я вскочил и заорал:
— Ерш твою марш, что ж ты молчишь?!
— Так я ж кричу!
— Что же делать?! Стой!!!
— Что «стой?!» Игра началась! Пузырь уже сошел с орбиты! Катаклизм, смерч-ураган!
— Рафа, останови Игру! Стой! Крикни боковому подсудку, чтоб дал отмашку! И «Скорую помощь» на выход! И доктора Вольфа туда! И спецназ из СОСа! И пожарную команду!
— Ах ты, господи!
Все, слава Б@гу, обошлось, если не считать сломанной председательской челюсти. Игру остановили, баптиста эвакуировали. Ух, баптист матерился! Ах, как он матерился! Натуральным, первозданным матриархатом! <Слова нрзб> Как он орал:
— В Б@га-душу-мать! Гос-споди, твоя воля, упокой душу этих босяков-футболеров!
ПАСТЕРНАК:
НО ПОРАЖЕНЬЕ ОТ ПОБЕДЫ ТЫ САМ НЕ ДОЛЖЕН ОТЛИЧАТЬ.
Дело с проповедником так просто не закончилось. Это был миссионер-проповедник с горящими глазами и с ужасной для его профессии фамилией Шуллер. Нет, не баптист, а какой-то черный негр, инфантильный евангелист-семидневник. Орал по-черному, грозился подать на нас в межцивилизационный арбитраж. Б@же! Я подумал, что он блефует. Ни в коем разе — семидневник подал-таки на нас в арбитраж, и в Шишкин Лес пришла судебная повестка. Поначалу мы посмеялись — и зря. Отправили на разбирательство дядю Сэма, вместо того, чтобы нанять приличного адвоката. Подумали — обойдется. Не обошлось. Семидневный евангелист Шуллер понес перед мировым арбитром такое, что в куче не держалось:
