Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня! - [103]
Корова звалась Анатолием Филимоновичем Гусочкиным. Это был коренной приоб, жертва хантского режима и гениальный ученый-самоучка, который не имел ни одного патента, потому что все его открытия оформлялись как рационализаторские предложения. Жил на подачках и на премии за рацуху, даже на папиросы не хватало. Горбатился в научно-текстильной шараге, пока Лобан его оттуда не выдрал.
Я протянул Корове руку. (В дальнейшем кличка «Корова» так приросла к нему, что даже сейчас мне как-то непривычно читать или писать о нем «Анатолий Филимонович Гусочкин». Пытались называть его Гусем, но Гусь не прижился — во-первых, это прозвище давно и прочно принадлежало бригадному дженералю Гу-Сину, во-вторых, гусь — птица гордая, важная, себе на уме и может постоять за себя — даже в законе записано, что если водитель задавит курицу, с него не возьмут штраф, потому что курица — птица глупая; если же водитель задавит гуся, то будет крепко оштрафован, потому что гусь приравнен к разумному существу. Толик же абсолютно не обладал никакими гусиными способностями. Все его называли Толиком или Коровой, он не обижался, он и был похож если не на корову, то на теленка.)
Корова выплюнул картонный окурок, обхватил мою ладонь своими обмороженными ладонями и с пылом заговорил:
— Я о фас знаю! Фремного о фас наслышан! Фы с Феломор-Фалтийского канала! Зофите меня фросто Толик! И не офращайте фнимания на мою фукфу «ф»!
— Что он сказал? — удивился я.
— Феломоро-Фалтийский канал — это Беломоро-Балтийский канал, — перевел Лобан. — Вместо букв «б», «в» и «п» Толик произносит «ф» — ему какой-то вертухай в Шараглаге выбил передние зубы.
— Должен вас разочаровать — на Беломоро-Балтийском канале я никогда не был, — сказал я Корове.
— Не может фыть! Откуда же имя такое?
Я пожал плечами:
— От папы.
— А ф Экифастусе фы фыли? А в Каргофольлаге?.. — допытывался Корова.
(«Экифастуз», «Каргофольлаг» и «фыли» — это «Экибастуз», «Каргопольлаг» и «были». Корова отчаянно боялся зубных врачей — как футболисты уколов — и еще долго отказывался вставлять новые зубы. Это его «фырканье» всех веселило, но иногда приводило к серьезным научным и производственным недоразумениям — например, «пю-бюзоны» он называл «фю-фюзонами», его ученые коллеги не понимали этого термина и переспрашивали, начиналась никому не нужная путаница. В конце концов по моему приказу Гуго и Хуго сначала обманом завели Корову к хорошему дантисту, а потом силой усадили в стоматологическое кресло. В дальнейшем я не буду передавать в отчетах эту особенность его произношения — кроме тех случаев, когда возникали недоразумения, приводившие к серьезным издержкам.)
— Скажи ему, что квантовался на Соловьях, — шепнул Лобан.
Я сказал. (Я в самом деле однажды все лето прожил на Соловьиных Островах с экскурсией, вернее, с научной экспедицией — охранял практикантов-филологов, собиравших местный фольклор; и с тех пор ботаю по фене.) Услышав о Соловьях, Корова совсем потерял дар речи и заплакал. Лобан положил руку мне на плечо и многозначительно произнес:
— Я привез новый фуфель. Завтра опробуем.
— Не понял. Что это — фуфель?
— Фанцирь.
— Да что это такое — фанцирь?!
— Панцирь. Толик так произносит. Фуфайки, ну! Новые фуфайки, прямо из НИИ-Текстиль-Шараглага. Через всю Приобь но диагонали на себе несли.
— Ах вот оно что! — наконец-то понял я. — Промышленный шпионаж!
— Ты потише. Фуфло, шпионаж... Дело не только в новых фуфайках и в промышленном шпионаже. Я самого изобретателя завербовал и на собственном горбу притарабанил!
Вот это подарок! (Я еще не подозревал, с каким промышленным переворотом и с какой научно-технической революцией пожаловал к нам Толик Гусочкин.) Мы заторопились к председательскому «торнадо-кванту». Корова едва поспевал за нами и подозрительно шмыргал носом.
— Горе ты мое! Ну чего ты опять плачешь? — спросил Лобан.
— Футбол, свобода... Какая му... му-у... — замычал Корова, утирая слезы рукавом.
— Что «му-у...»?
— Какая му... музыка! — наконец выговорил Корова и так разрыдался, что пришлось увести его в мою комнату и вызвать доктора Вольфа. Доктор взглянул и приписал:
— Умойте его, а я принесу «красное смещение», пусть выпьет, не запивая, отдышится и выспится.
Корову пришлось умывать, успокаивать, заставлять принять из рук доктора мензурку (сто грамм) чистого медицинского спирта с размешанной красно-перцовой пудрой; потом пришлось бить по спине, укладывать на диван и укрывать одеялом.
ПЕРЕГОВОРЫ С ЛОБАНОМ.
— Что будем делать? — спрашивал я Лобана, пока дядя Сэм суетился и готовил комнаты для гостей. — Мне собирать вещички? Возьмешь конюшню на себя?
— Выйдем на свежий воздух, здесь чем-то пахнет.
— Чем пахнет? Всех клопов выгнали.
— Выйдем!
Опять вышли на свежий воздух.
— Ничем у тебя не пахнет, — сказал Лобан. — Просто дженераль запретил вести в помещениях серьезные разговоры. Так что засунь свой язык себе...
Я весьма подивился такой крутой конспирации и порадовался за Лобана — чувство юмора, хоть и через задницу, возвращалось к нему.
— Так вот, что мы визуально видим? — продолжал Лобан. — Я беру конюшню. Но собирать вещички тебе не надо. Пока оставляем все, как есть. Пока официально ты остаешься главным тренером. Не возникай, это приказ дженераля. Тебе уже подыскивают хорошую работу. А для меня пока придумаем какую-нибудь незаметную должность.
Старый Дом, выйдя на пенсию, спустился с небес и отправился доживать свои дни в приморский городок. Он приземлился между зданий принадлежащим двум заклятым врагам: злостному пенсионеру Сухову и инвалиду Короткевичу, которые тут же решили прибрать к рукам неучтенную жилплощадь, и это было только первое злоключение Дома...© suhan_ilich.
Отец Горыныча был убит скифами. Мать же дала сыну разностороннее образование. Был он сведущ и в логических науках, и стихи умел сочинять. И перед смертью матушка завещала аму женится только по любви и ни в коем случае не ходить в инкубатор. Пожил какое-то время Горыныч в одиночестве, а после затосковал. Да и решил жениться.© cherepaha.
Знаменитый киевский писатель Борис Штерн впервые за всю свою тридцатилетнюю литературную карьеру написал роман. Уже одно это должно привлечь к «Эфиопу» внимание публики. А внимание это, единожды привлеченное, роман более не отпустит. «Эфиоп» — это яркий, сочный, раскованный гротеск. Этот роман безудержно весел. Этот роман едок и саркастичен. Этот роман… В общем, это Борис Штерн, открывший новую — эпическую — грань своего литературного таланта.Короче. Во время спешного отъезда остатков армии Врангеля из Крыма шкипер-эфиоп вывозит в страну Офир украинского хлопчика Сашко, планируя повторить успешный опыт царя Петра по смешению эфиопской и славянской крови.
Исповедь Джеймса Стаунтона, ставшего с помощью искуственного разума чемпионом мира по шахматам.Повесть поднимающая одну из «вечных» тем фантастических произведений — искуственный интелект.© cherepaha.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повести «Взрыв», «Бомба замедленного действия», «Высшая мера», «Каббалист» — для тех, кто любит безграничный полет мысли…
Сариела, ангел-хранитель семейной четы Хембри, настолько прониклась некоторыми человеческими желаниями, что это вызвало тревогу у архангела Рафаэля.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ален Дамасио — писатель, прозаик и создатель фантастических вселенных. Этот неопубликованный рассказ на тему информационных войн — часть Fusion, трансмедийной вселенной, которую он разработал вместе с Костадином Яневым, Катрин Дюфур и Норбертом Мержаньяном под эгидой Shibuya Productions.