Приключения Гекльберри Финна - [95]

Все подошли поглядеть, а она сорвала с меня шляпу, а масло и вывалилось вместе с хлебом; тут она схватила меня, обняла и говорит:

– Ну и напугал же ты меня! Ещё слава богу, что не хуже, я и этому рада; последнее время нам что-то не везёт, – того и жди, что опять беда случится. А я, как увидела у тебя эту штуку, ну, думаю, не жилец он у нас: оно по цвету точь-в-точь такое, как должны быть мозги, если… Ах ты господи, ну что же ты мне не сказал, зачем ты ходил в погреб, я бы и не беспокоилась! А теперь ступай спать, и чтобы я тебя до утра не видела!

Я в одну секунду взлетел наверх, в другую – спустился по громоотводу и, спотыкаясь в темноте, помчался к сарайчику. Я даже говорить не мог – до того разволновался, но всё-таки одним духом выпалил Тому, что надо убираться поживей, ни минуты терять нельзя – в доме полно людей и все с ружьями!

Глаза у него так и засверкали, и он сказал:

– Да что ты! Быть не может! Вот это здорово! Ну, Гек, если бы пришлось опять начинать всё сначала, я бы человек двести собрал, не меньше. Эх, если бы можно было отложить немножко!

– Скорей, – говорю, – скорей! Где Джим?

– Да вот же он, рядом; протяни руку – и дотронешься до него. Он уже переодет, и всё готово. Теперь давайте выберемся отсюда и заблеем.

Но тут мы услышали топот – фермеры подошли к двери, потом начали громыхать замком, а один и сказал.

– Я же вам говорил, что рано выходить; их ещё нет – сами видите, дверь на замке. Вот что: я запру вас тут, а вы сидите в темноте, подстерегите их и перестреляйте всех, когда явятся; а остальные пускай тут будут: рассыпьтесь кругом и слушайте, не идут ли они.

Несколько человек вошли в хибарку, но только в темноте они нас не увидели и чуть не наступили на нас, когда мы полезли под кровать. Мы благополучно вылезли в подкоп, быстро, но без шума: Джим первый, за ним я, а Том за мной – это он так распорядился. Теперь мы были в пристройке и слышали, как они топают во дворе, совсем рядом. Мы тихонько подкрались к двери, но Том остановил нас и стал глядеть в щёлку, только ничего не мог разобрать – очень было темно; Том сказал шёпотом, что будет прислушиваться, и как только шаги затихнут, он нас толкнёт локтем: тогда пускай Джим выбирается первым, а он выйдет последним. Он приложил ухо к щели и стал слушать – слушал, слушал, а кругом всё время шаги, но в конце концов он нас толкнул, мы выскочили из сарая, нагнулись пониже и, затаив дыхание, совсем бесшумно стали красться к забору, один за другим, вереницей, как индейцы; добрались до забора благополучно, и мы с Джимом перелезли, а Том зацепился штаниной за щепку в верхней перекладине и слышит – подходят; он рванулся – щепка отломилась и затрещала, и когда Том спрыгнул и побежал за нами, кто-то крикнул:

– Кто там? Отвечай, а то стрелять буду!

Но мы ничего не ответили, а припустились бегом и давай улепётывать вовсю. Они бросились за нами; потом – трах! трах! трах! – и пули просвистели у нас над головой. Слышим – кричат:

– Вот они! К реке побежали! За ними, ребята, спустите собак!

Слышим – гонятся за нами вовсю. Нам-то слышно было, потому что все они в сапогах и орут, а мы были босиком и не орали. Мы побежали к лесопилке, а как только они стали нагонять, мы свернули в кусты и пропустили их мимо себя, а потом опять побежали за ними. Сначала всех собак заперли, чтобы они не спугнули бандитов, а теперь кто-то их выпустил; слышим – они тоже бегут за нами, а лают так, будто их целый миллион. Только собаки-то были свои; мы остановились, подождали их, а когда они увидали, что это мы и ничего тут интересного для них нет, они повиляли хвостами и побежали дальше, туда, где были шум и топот; а мы опять пустились за ними следом, да так и бежали почти до самой лесопилки, а там свернули и пробрались через кусты к тому месту, где был привязан мой челнок, прыгнули в него и давай изо всех сил грести к середине реки, только старались не шуметь. Потом мы повернули не спеша к тому островку, где был спрятан мой плот; и долго ещё слышно было, как собаки лают друг на друга и мечутся взад и вперёд по берегу; но как только мы отплыли подальше, шум сделался тише, а там и совсем замер. А когда мы влезли на плот, я сказал:

– Ну, Джим, теперь ты опять свободный человек и больше уж никогда рабом не будешь!

– Да ещё как хорошо всё вышло-то, Гек! И придумано было хорошо, а сделано ещё того лучше, никому другому не придумать, чтобы так было хорошо и так заковыристо!

Мы все радовались не знаю как, а больше всех радовался Том Сойер, потому что у него в ноге засела пуля.

Когда мы с Джимом про это услышали, то сразу перестали веселиться. Тому было очень больно, и кровь сильно текла; мы уложили его в шалаше, разорвали рубашку герцога и хотели перевязать ему ногу, но он сказал:

– Дайте-ка сюда тряпки, это я и сам сумею. Не задерживайтесь, дурака валять некогда! Раз побег удался великолепно, то отвязывайте плот и беритесь за вёсла! Ребята, мы устроили побег замечательно, просто шикарно. Хотелось бы мне, чтобы Людовик Шестнадцатый попал нам в руки, тогда в его биографии не было бы написано: «Потомок Людовика Святого отправляется на небеса!» Нет, сэр, мы бы его переправили через границу, вот что мы сделали бы, да ещё как ловко! Беритесь за вёсла, беритесь за вёсла!