Приключения Гекльберри Финна - [100]

– А Джим?

– Тоже, – говорю я, но не так твёрдо.

Он ничего не заметил и говорит:

– Отлично! Великолепно! Теперь всё кончилось, и бояться нам нечего! Ты сказал тёте?

Я хотел ответить «да», а тут она сама говорит:

– Про что это, Сид?

– Да про то, как мы всё это устроили.

– Что «всё»?

– Да всё; ведь только одно и было: как мы с Томом освободили беглого негра.

– Боже милостивый! Освободили бег… О чём это ты, милый? Господи, опять он заговаривается!

– Нет, не заговариваюсь, я знаю, о чём говорю. Мы его освободили, мы с Томом. Решили так сделать и сделали. Да ещё как превосходно!

Он пустился рассказывать, а она его не останавливала, всё сидела и слушала и глядела на него круглыми глазами, и я уж видел, что мне в это дело соваться нечего.

– Ну как же, тётя, чего нам это стоило! Работали целыми неделями, час за часом, каждую ночь, пока вы все спали. Нам пришлось красть и свечи, и простыню, и рубашку, и ваше платье, и ложки, и жестяные тарелки, и ножи, и сковородку, и жёрнов, и муку – да всего и не перечесть! Вы себе представить не можете, чего нам стоило сделать пилу, и перья, и надписи, и всё остальное, и как это было весело! А потом надо было ещё рисовать гроб и кости, писать анонимные письма от разбойников, вылезать и влезать по громоотводу, вести подкоп, делать верёвочную лестницу и запекать её в пироге, пересылать в вашем кармане ложки для работы…

– Господи помилуй!

– … напускать в сарайчик змей, крыс, пауков, чтобы Джим не скучал один; а потом вы так долго продержали Тома с маслом в шляпе, что едва всё дело нам не испортили: мы не успели уйти, и фермеры нас застали ещё в сарайчике; мы скорее вылезли и побежали, а они нас услышали и пустились в погоню; тут меня и подстрелили, а потом мы свернули с дороги, дали им пробежать мимо себя; а когда вы спустили собак, то им бежать за нами было неинтересно, они бросились туда, где шум, мы сели в челнок и благополучно переправились на плот, и Джим теперь свободный человек, и мы всё это сами сделали – вот здорово, тётечка!

– Ну, я ничего подобного не слыхала, сколько ни живу на свете! Так это вы, озорники этакие, столько наделали нам хлопот, что у всех голова пошла кругом, и напугали всех чуть не до смерти?! Хочется мне взять сейчас да и выколотить из вас всю дурь, вот сию минуту! Подумать только, а я-то не сплю, сижу ночь за ночью, как… Ну, негодник эдакий, вот только выздоровеешь, я уж за тебя примусь, повыбью из вас обоих всякую чертовщину!

Но Том весь сиял от гордости и никак не мог удержаться – всё болтал и болтал, а она то и дело перебивала его и всё время сердилась и выходила из себя, и оба они вместе орали, как кошки на крыше; а потом она и говорит:

– Ну, хорошо, можешь радоваться, сколько тебе угодно, но смотри, если ты ещё раз сунешься не в своё дело…

– В какое дело? – говорит Том, а сам больше не улыбается: видно, что удивился.

– Как – в какое? Да с этим беглым негром, конечно. А ты что думал?

Том посмотрел на меня очень сурово и говорит:

– Том, ведь ты мне только что сказал, что Джим в безопасности. Разве он не убежал?

– Кто? – говорит тётя Салли. – Беглый негр? Никуда он не убежал. Его опять поймали, живого и невредимого, и он опять сидит в сарае и будет сидеть на хлебе и на воде и в цепях; а если хозяин за ним не явится, то его продадут.

Том сразу сел на кровать, – глаза у него загорелись, а ноздри задвигались, как жабры, – и кричит:

– Они не имеют никакого права запирать его! Беги! Не теряй ни минуты! Выпусти его, он вовсе не раб, а такой же свободный, как и все люди на земле!

– Что этот ребёнок выдумывает!

– Ничего я не выдумываю, тут каждое слово правда, тётя Салли! А если никто не пойдёт, я сам туда пойду! Я всю жизнь Джима знаю, и Том его знает тоже. Старая мисс Уотсон умерла два месяца назад. Ей стало стыдно, что она хотела продать Джима в низовья реки, она это сама говорила; вот она и освободила Джима в своём завещании.

– Так для чего же тебе понадобилось его освобождать, если он уже свободный?

– Вот это вопрос, – это как раз похоже на женщин! А как же приключения-то? Да я бы и в крови по колено не побоялся… Ой, господи, тётя Полли!

И провалиться мне на этом месте, если она не стояла тут, в дверях, довольная и кроткая, как ангел.

Тётя Салли бросилась к ней, заплакала и принялась её обнимать, да так, что чуть не оторвала ей голову; а я сразу понял, что самое подходящее для меня место – под кроватью; похоже было, что над нами собирается гроза. Я выглянул, смотрю – тётя Полли высвободилась и стоит, смотрит на Тома поверх очков – да так, будто с землёй сровнять его хочет. А потом и говорит:

– Да, Том, лучше отвернись в сторонку. Я бы на твоём месте тоже отвернулась.

– Боже ты мой! – говорит тётя Салли. – Неужели он так изменился? Ведь это же не Том, это Сид! Он… он… да где же Том? Он только что был тут, сию минуту.

– Ты хочешь сказать, где Гек Финн, – вот что ты хочешь сказать! Я столько лет растила этого озорника Тома, мне ли его не узнать! Вот было бы хорошо! Гек Финн, вылезай из-под кровати сию минуту!

Я и вылез, только совсем оробел.

Тётя Салли до того растерялась, что уж дальше некуда; разве вот один только дядя Сайлас растерялся ещё больше, когда приехал из города и всё это ему рассказали. Он сделался, можно сказать, вроде пьяного и весь остальной день ничего не соображал и такую сказал проповедь в тот день, что даже первый мудрец на свете и тот ничего в ней не разобрал бы, так что после этого все к нему стали относиться с почтением. А тётя Полли рассказала им, кто я такой и откуда взялся, и мне пришлось говорить, что я не знал, как выйти из положения, когда миссис Фелпс приняла меня за Тома Сойера… (Тут она перебила меня и говорит: «Нет, ты зови меня по-старому: тётя Салли, я теперь к этому привыкла и менять ни к чему! «) Когда тётя Салли приняла меня за Тома Сойера, и мне пришлось это терпеть, другого выхода не было, а я знал, что Том не обидится – напротив, будет рад, потому что получается таинственно, у него из этого выйдет целое приключение, и он будет доволен. Так оно и оказалось. Он выдал себя за Сида и устроил так, что для меня всё сошло гладко.