Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - [11]

Я взял мешок муки, перетащил его в свою лодку, скрытую в бухте, потом перенес туда же кусок свинины, бутыль с водкой, кофе, сахар, захватил также все охотничьи принадлежности, бадью и флягу, котелок, старую жестяную чашку, мою заржавевшую пилу, два одеяла, кофейник, все удочки, даже спички — одним словом, обобрал всю хижину дочиста. Мне захотелось захватить и топор, но в доме был только один, лежавший на куче дров на дворе, и по некоторым соображениям брать мне его было нельзя. Наконец я взял ружье, и все было готово.

Перетаскивая вещи в лодку, я порядочно-таки утоптал землю перед моей лазейкой, поэтому необходимо было замести следы и убрать опилки. Выпиленный кусок балки я поставил осторожно на прежнее место и подпер его двумя камнями, так как бревно неплотно прилегало к земле; таким образом, не зная, в чем дело, нельзя было ничего заметить, да кому же придет в голову смотреть, не подпилены ли бревна на задах лачуги. Дорога же к лодке вся сплошь заросла травой, потому следов моих не было видно. Я стоял на берегу и внимательно смотрел по сторонам: все благополучно, никого не видать. Я взял ружье и пошел недалеко в лес, чтобы подстрелить какую-нибудь птицу, и вдруг увидел дикого поросенка. Свиньи вообще быстро дичают в лесу, когда убегают с фермы. Я подстрелил его и унес с собой.

Потом я взял топор и стал выбивать дверь хижины. Это было не так-то легко. Покончив с дверью, я притащил поросенка к столу, разрезал ему горло и положил его на землю, чтобы вытекла кровь, — пол у нас в хижине был не настланный, а земляной. Потом я взял старый мешок, доверху набил его тяжелыми камнями, окунул его в кровяную лужу и поволок по земле к берегу реки, где и бросил в воду. Мешок оставил за собой широкий кровавый след, который увидал бы и слепой. Мне бы хотелось, чтобы Том Сойер был при этом: он сочинил бы по этому поводу какую-нибудь чудесную историю — он мастер на всякие выдумки.

Я вырвал у себя на голове клок волос, обмочил топор в крови, налепил на него волосы и бросил в угол. Потом взял поросенка, зажал его рану, чтобы не капала кровь, отыскал удобное местечко на берегу реки и бросил его тоже в воду. Тогда мне пришла в голову новая мысль. Я взял мешок с мукой, снес его в хижину на прежнее место и проделал в нем дырку пилой, так как у нас не было ни ножей, ни вилок, — отец, когда стряпал, пользовался только карманным ножом. Потом я протащил мешок ярдов двести по траве к востоку от хижины, к неглубокому озеру, заросшему тростником; там водилось множество уток. По дороге к озеру мука медленно сыпалась из проделанной в мешке дыры, оставляя за собой белый след. Тут же я бросил, как бы оброненный нечаянно, старый отцовский оселок. Потом завязал шнурком дыру в мешке, чтобы мука больше не сыпалась, и отнес обратно в лодку и мешок и пилу.

Между тем уже вечерело. Я отплыл немного вниз по реке, затем привязал лодку к прибрежной иве, закусил и стал ждать, пока взойдет месяц. Закурив трубочку, я принялся серьезно думать о моей новой затее. Разумеется, отец обратит внимание на следы, оставленные набитым камнями мешком, и будет искать мой труп в реке. Затем он бросится по следам, оставленным мешком с мукой, по направлению к озеру, потом на ту сторону по тропинке в лес — в погоне за разбойниками, убившими меня и разграбившими все имущество. Что труп мой будут искать только в реке, в этом я был уверен. Скоро отцу это надоест, он перестанет и думать обо мне, а этого мне только и надо: я могу жить, где хочу! Джексонов остров как раз годится для меня: мне знаком там каждый уголок, никто туда за мной не придет. По ночам я могу отправляться в город и добывать все, что мне нужно. Ура! Джексонов остров будет моим владением!

Я порядочно устал и первым делом решил поспать. Спал я долго, а когда проснулся, не сразу понял, где я нахожусь. Я привстал и с удивлением озирался вокруг, потом мало-помалу все вспомнил. Передо мною на много миль расстилалась водная гладь… Месяц светил так ярко, что я мог сосчитать все бревна, которые, чернея, тихо скользили по реке метров на сто впереди меня. Стояла мертвая тишина, и мне казалось, что было уже довольно поздно; веяло чем-то таким особенным, какой-то свежестью, не знаю, как выразиться, но вы понимаете, что я хочу сказать.

Я зевнул, потянулся и только что хотел отвязать мою лодку и плыть дальше, как вдруг услышал какой-то звук над водой. Я насторожился и скоро догадался, в чем дело. То был глухой равномерный звук весел, движущихся в железных уключинах. Это всегда слышно в тихую и ясную ночь. Я выглянул из-за ивовых ветвей и убедился, что по реке действительно плывет ялик. Сколько там было человек, я еще не мог определить. Но вот он подплывает все ближе и ближе, и я разглядел, что в лодке находится только один человек. По-видимому, то был отец, хотя я его не ожидал в эту ночь. Человек этот плыл по течению, ближе к берегу, по тихой воде, и прошел так близко от меня, что я мог коснуться его весел. К моему удивлению, это точно был мой отец и даже трезвый, что я угадал по тому, как он управлял лодкой.

Терять времени было нельзя. В следующее же мгновение я быстро и осторожно скользил по течению, стараясь держаться в тени берегов. Проплыв одну или две мили, я направил лодку по середине реки; я знал, что скоро будет пристань, с которой меня могут заметить и окликнуть. Я поставил лодку между плывущими бревнами, лег на самое дно и поплыл по течению.