Приключения Эмиля из Леннеберги - [52]

Как ты думаешь, что делает хозяин хутора, если он висит с непокрытой головой под проливным дождем? Он зовет на помощь? Нет, не зовет. Потому что знает Леннебержцев. Он прекрасно понимает, что если кто-нибудь увидит его в таком положении, он станет посмешищем для всей Леннеберги, а может, и для всего Смоланда до конца своих дней. Нет, он не будет звать на помощь!

А тем временем Эмиль, который вернулся в дом в том прекрасном настроении, которое бывает, когда ты выполнил порученную тебе работу, просто из кожи вон лез, чтобы повеселить сестренку Иду. Ей очень скучно так долго сидеть тихо, подумал Эмиль, а потому он повел ее в прихожую, и они развлекались здесь тем, что мерили по очереди все галоши. Галоши стояли в ряд вдоль стены, огромные и маленькие, и сестренка Ида визжала от восторга, когда Эмиль с важным видом расхаживал в галошах пастора и все повторял "таким образом" и "кроме того", точь-в-точь как пастор. В конце концов галоши оказались разбросанными по всей прихожей, и Эмиль, любивший порядок, решил их сложить все вместе: посреди передней вмиг выросла огромная гора из галош.

И тут Эмиль вдруг вспомнил про Свинушка, которому обещал принести на ужин объедки с праздничного стола. Он сбегал на кухню, свалил все, что там нашел, в миску и с миской в одной руке и фонарем в другой выскочил во двор. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но он смело шел в темноте, чтобы порадовать своего поросеночка.

И вот тут-то — о, я содрогаюсь, когда об этом думаю! — тут он увидел своего отца! И отец увидел его. Ох, как это было страшно!

— Беги за Альфредом, — зашипел папа Эмиля. — И вели ему взять с собой кило динамита. Я хочу, чтобы домик Триссе сровняли с землей!

Эмиль помчался за Альфредом, и Альфред прибежал. Не с динамитом, конечно, да и папа Эмиля сказал это только во гневе, а с пилой — папу надо было выпилить, другого способа освободить его не было.

И пока Альфред пилил, Эмиль стоял на стремянке и в отчаянии держал над своим бедным папой зонтик, чтобы его не хлестал больше дождь. Ты, конечно, понимаешь, что минуты, которые Эмиль провел, стоя на стремянке, были не из самых приятных в его жизни, потому что папа все время рассказывал, что он сделает с Эмилем, как только освободится. И папа даже ничуть не был благодарен Эмилю за то, что тот стоял теперь с зонтиком, прикрывая его от дождя.

Альфред пилил так усердно, что опилки летели во все стороны. А Эмиль не зевал: в то мгновение, когда Альфред допилил до конца и папа Эмиля с грохотом свалился на землю, в то самое мгновение Эмиль отбросил зонтик и со всех ног понесся к сараю. Он влетел в него, на секунду опередив своего папу, и заперся на засов. Так что папе ничего другого не оставалось, как снова ломиться в закрытую дверь. Но долго это продолжаться не могло, потому что ему необходимо было успеть еще показаться гостям. Изменив своим правилам, он выкрикнул несколько бранных слов и исчез. Но прежде чем появиться на людях, ему надо было незаметно прокрасться в спальню и переодеться во все сухое.

— Где это ты так долго пропадал? — недовольно спросила мама Эмиля своего мужа, когда он вернулся к гостям.

— Об этом мы потом поговорим, — хмуро ответил папа. Вечер на хуторе подходил к концу. Пастор запел псалом, и все присутствующие его подхватили, каждый на свой лад.

— "Настанет день, пробьет наш час…" — пели они. А потом пришло время расходиться по домам. Но когда гости вышли в прихожую, то первое, что они увидели, была огромная гора галош, освещенная слабым светом керосиновой лампы.

— Это работа Эмиля, сразу видно, — в один голос сказали все.

А потом каждому, в том числе и пастору с супругой, пришлось по очереди садиться на скамеечку и долго перебирать и мерить галоши. На это ушло еще добрых два часа, а потом гости сухо поблагодарили хозяев, попрощались и исчезли в темноте и дожде.

С Эмилем они не смогли попрощаться, потому что он ведь сидел в сарае и, пыхтя, выстругивал своего сто восемьдесят четвертого человечка.

СУББОТА, 18 ДЕКАБРЯ, когда Эмиль сделал нечто такое, от чего вся Леннеберга пришла в восторг, и ему простили все его шалости, вернее, просто о них забыли

Близилось Рождество. Когда темнело, все обитатели хутора Катхульт собирались на кухне, и каждый занимался своим делом. В тот вечер мама Эмиля пряла на прялке, папа чинил башмаки, Лина чесала шерсть, Альфред и Эмиль стругали колышки для граблей, а сестренка Ида мешала Лине работать, пытаясь втянуть ее в новую игру.

— Понимаешь, это выходит только с тем, кто боится щекотки, — объяснила Ида, а значит, ей годилась только Лина. Ида водила своим маленьким пальчиком по юбке Лины и говорила:

Дорогие папа с мамой,

Дайте мне муки и соли,

Заколю я поросенка!

Заколю, а он как вскрикнет!

Когда Ида доходила до слова "заколю", она тыкала указательным пальцем в Лину, и Лина всякий раз, к великой радости Иды, вскрикивала и хохотала.

Видно, эта невинная детская присказка про поросенка изменила ход мыслей папы Эмиля, потому что он сказал вдруг нечто совершенно ужасное:

— Да, Эмиль, ведь скоро Рождество, пора тебе заколоть твоего поросеночка.

У Эмиля нож выпал из рук. Он уставился на отца.