Приключения доктора - [57]

Шрифт
Интервал

Не понимавшие происходившего с ними коровы сгрудились в беспорядочное стадо. За проведенные в коровнике годы они отвыкли от свежего воздуха, от капризов природы — вновь посыпавшиеся с неба ледяная крошка и снег заставляли их крупно дрожать, — а уж сборище множества людей, выстроившихся наподобие ожидавших чего-то зрителей, и вовсе приводило их в боязливый трепет: коровы явно ожидали чего-то намного худшего, нежели существование в грязи и впроголодь в четырех стенах.

Привести это стадо в порядок — упорядочить его, выстроить в пригодную для вывода со двора колонну — оказалось делом нелегким. Уже вставшие было попарно животные вновь разбредались и сбивались в бесформенные кучи. Не помогали ни окрики, ни понукания: здесь нужен был пастух, причем авторитетный, но его-то на ферме и не оказалось. Ведь и в самом деле: зачем пастух на ферме, откуда коров никогда не выводили на пастбища? Да и где же в городе могли быть пастбища, чтобы на них — хотя бы летом — перегонять стадо?

Мура вышагивала кругами, стараясь ограничить пространство, за пределами которого ее непонятливые товарки могли бы совсем разбрестись как попало. Время от времени она мычала, подавая неведомые людям, но явно понятные коровам сигналы, но и эти сигналы оказывали на коров не слишком большое влияние. Они поднимали головы, прислушивались, вели ушами, даже начинали перемещаться так, как этого от них ожидали, но затем всё начиналось сначала: первый эффект проходил, тревога и даже страх снова завладевали ими, и они, отвечая Муре на ее уверенное мычание мычанием жалобным, опять теряли координацию и превращались в столпотворение.

Петр Васильевич — красный, как мы уже отмечали — размахивал палкой, касался ею коровьих спин, осторожно укалывал их, давал им направление, но и он прекрасно видел, что все усилия оставались напрасными.

Михаил Георгиевич, в жизни своей с коровами дела не имевший, метался от одной из них к другой, поочередно хватал их за рога, стараясь повернуть им головы так, чтобы поворотить их к арке — к выходу на проспект, — но и его маневры успеха не приносили.

Инспектор махал руками, выкрикивал почему-то «но!», «тпру!», «тпру!», «но!», как будто перед ним находились лошади, а не коровы, но только вносил в происходившее еще больший разлад. В какой-то момент его подхватила под руку Варвара Михайловна и, удерживая его от очередных взмахов и восклицаний, заявила ему:

— Перестаньте! Давайте-ка лучше отойдем, пока мы бед не наделали!

О бедах Варвара Михайловна вспомнила не напрасно. Сама она буквально пару минут назад попыталась направить отбившуюся от общего стада корову — бедняга воспользовалась тем, что Мура в тот момент находилась на противоположной стороне, — но это едва не закончилось плохо.

Животное и без того находилось в состоянии умопомрачения и было терзаемо страхом, а когда прямо перед ним из пелены снега возникла затянутая в невиданные заморские одежды женщина — с копною растрепанных волос, с неведомым прибором в пальцах, — совсем обезумело и ринулось от страшного видения прочь. К несчастью, ринулось оно не в сторону стада, а совсем в другую — в толпу людей, в эту человеческую массу, которая и так уже стеснилась до предела и которой даже перед явной опасностью податься было некуда!

Варвара Михайловна еще пыталась исправить положение и даже, выронив из пальцев длинный мундштук с давно погасшей в нем папиросой, ухватилась корове за хвост, но было поздно. Корова только вильнула корпусом, махнула хвостом, сбрасывая с него чужую руку, и еще прытче побежала в толпу. Стоявшие в передних рядах люди закричали. Тогда корова — инстинктивно! — склонила голову, выставив перед собою лоб и рога, и, уже ничего не видя и не слыша, бросилась в последнюю, как она полагала, битву в собственной жизни: за самую эту жизнь.

Страшно даже представить, что могло бы случиться далее, если бы перед коровой вдруг не раздался громкий хлопок: сорванный ветром, с покатой крыши на землю упал ледяной пласт — тонкий, рассыпавшийся тут же в миллиарды мельчайших осколков, но при соприкосновении с землей издавший звук наподобие пистолетного выстрела. От неожиданности корова опять вскинула голову, а ее ноги сбились с бегового темпа и начали разъезжаться на скользком крошеве. Едва не опрокинувшись на бок, корова остановилась, а там уже подоспела и Мура. Соединенными усилиями она и Петр Васильевич заставили совсем растерявшееся животное вернуться в общее стадо.

— Так нам не управиться! — почти с отчаянием в голосе воскликнул Петр Васильевич. — А ведь нужно еще и с моей фермы всех вывести!

— За вашу не беспокойтесь, — тут же откликнулись оба продавца из сливочной лавки. — Это мы берем на себя! Ваши коровы — не чета коровам Лидии Захаровны: авось, послушнее будут и не станут чинить беспорядки!

Продавцы — старший едва поспевая за младшим — выбежали со двора.

— А нам-то что делать?

Положение действительно стало отчаянным. Час, о котором предупреждала явившаяся людям Ксения, неумолимо близился, но даже так сказать, значит сказать неверно: точное время подступавшего бедствия не было известно. Даже Ксения ничего не могла объяснить: ни что за бедствие угрожало округе смертельной опасностью, ни во сколько именно оно разразится. Лишь на следующий день, когда страшный пожар уже уничтожил целый квартал


Еще от автора Павел Николаевич Саксонов
Можайский-3: Саевич и другие

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.


Можайский-5: Кирилов и другие

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.


Можайский-1: Начало

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…


Можайский-7: Завершение

Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!


Можайский-2: Любимов и другие

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.


Можайский-6: Гесс и другие

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.


Рекомендуем почитать
Правдивая история о восстановленном кресте

«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».


Том 1. Облик дня. Родина

В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).


Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…


Превратности судьбы

«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».


Откуда есть пошла Германская земля Нетацитова Германия

В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.


Осколок

Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.


Можайский-4: Чулицкий и другие

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.