Приключения доктора - [46]

Бунтарство неизбежно приводит к сужению взглядов, ограничивая их теми, которые разделяются другими бунтарями. Но даже это было бы не так плохо, если бы не приходилось ограничиваться и теми взглядами и мыслями, которые присущи той самой среде, ради которой бунтарство и замышлялось. Если в этой среде никого не интересуют картины Серова, ничего не попишешь — обсудить картины Серова будет не с кем. Иными словами, чем ниже социальный статус тех, ради кого стараются бунтари, чем больше ограничен кругозор «подопечных», чем более меркантильны их взгляды или, если угодно, чем больше они приземлены, тем более явен отрыв от некогда привычной реальности, тем хуже этот отрыв переносится, тем болезненнее становится следствие бунтарства — исключение из прежнего круга общения.

Анастасия Ильинична, некогда пылавшая самыми прекрасными идеями и под их воздействием замыслившая бунт, в полной мере испытала всё это на себе. Она добилась поставленной цели: смогла учредить демократические курсы. Она добилась цели и в том, что курсы эти стали широко известными и очень посещаемыми. Она достигла даже того, что — невероятно! — и на ее предприятие появились пожертвования: пусть и не настолько обильные, как на «привычные» курсы для женщин, но очень даже своевременные и дававшие такие возможности, от каких иначе пришлось бы отказаться. Но при этом Анастасия Ильинична погрузилась в общественный, если так можно выразиться, вакуум. Ее обществом стали «простушки», тогда как от рождения она принадлежала к совсем другой среде.

Анастасия Ильинична была умной женщиной. Но даже самый лучший ум постепенно теряется перед непрерывным потоком унижений. Когда-то Анастасия Ильинична была бойкой в безудержном романтизме девчушкой. Но такой ее не помнил уже никто: как-то быстро затерлись ее розовые очки, как-то быстро испортился характер, как-то быстро сузились мысли.

Лет двадцать или чуть больше назад Анастасии Ильиничне пророчили необычное будущее. Пятнадцать лет назад, глядя на нее, люди уже удивлялись такому пророчеству. Десятилетие назад Анастасия Ильинична окончательно превратилась в брюзгу. А ныне она являла собой классический и законченный образец неудачницы. И самое страшное при этом заключалось в том, что неудачницей ее считали не только помнившие ее и разлетевшиеся по светским салоном подруги: она сама считала себя таковой! В минуты просветления ей приходило на ум, что это в общем-то совсем не так и что ей, несомненно, есть чем гордиться. Но чаще она тосковала по упущенным возможностям и, как бывает в таких случаях, подыскивала своим бедам виновных. Виновные находились быстро. Их роль в размышлениях Анастасии Ильиничны пала на отвратительно устроенный мир и превалирующих в нем мужчин. Анастасия Ильинична, как этого и следовало ожидать, мужчин возненавидела.

И всё же была в Анастасии Ильиничне черточка — врожденная или благоприобретенная, неизвестно, — которая выделяла ее из круга обычных ненавистниц якобы не лучшего из подлунных миров. Об этой черточке не знал практически никто: Анастасия Ильинична стыдилась её, как будто она, черточка эта, была проявлением недопустимой слабости. В ближайшей округе, где директриса давно уже стала чем-то вроде достопримечательности в худшем из возможных смыслов — пугалом, говоря по-простому, — разве что Константин, один из дворников домовладения Ямщиковой, и был по-настоящему осведомлен об этой особенности характера не вызывавшей ни в ком симпатии директрисы. Это произошло потому, что Константину нередко приходилось иметь дело с последствиями.

Анастасия Ильинична любила животных: всяких, без различия. Она не была ни собачницей, ни кошатницей в одном из привычных для каждого образов. У нее не было модного пекинеса или какой-нибудь «египетской» кошки. Но каждое утро — рано, еще до начала занятий, а зимами так еще и задолго до света — она выходила на прогулку с полными сумками еды и питья. Переходя с улицы на улицу, от подворотни к подворотне, она прикармливала бездомных собак и кошек, а случалось и так, что самых слабых, раненых или больных забирала к себе. Анастасия Ильинична выхаживала их, а потом пристраивала в хорошие руки. Не только местная — василеостровская — газета, но и газетки других полицейских частей печатали ее объявления. И вот до тех пор, пока не находились сердобольные желающие пригреть у себя пёсика или кошечку, все они — бывало, что немалых размеров стаей — проживали у Анастасии Ильиничны.

Прознай об этом домовладельцы, Анастасии Ильиничне пришлось бы худо. Но тут и случилось одно из тех маленьких чудес, какие порою случаются даже с теми из человеческих особей, которые в целом не вызывают симпатий и не пользуются популярностью и от которых люди обычно стараются держаться подальше. Может показаться странным, но, тем не менее, это — установленный факт: никто из соседей Анастасии Ильиничны на нее не донес. Константин же, которому приходилось в такие периоды «стай» особенно тщательно прибираться во дворе, и вовсе смотрел на происходившее сквозь пальцы: мы уже говорили, что он, несмотря на суровость предъявлявшихся к нему требований, был человеком сердобольным.