Приключения бывшего мичмана - [159]

Однако самым удивительным и потрясающим сотрудником сектора, отдела, да что там мелочиться — управления, а может быть, и всего банка является 65-летний Иван Павлинович — высокий господин с солидным брюшком на тонких ножках. Стоит ему надеть на нос очки, и он сразу превращается в профессора. В общем, своим внешним видом он производит очень благоприятное впечатление. Именно этой поистине неординарной и весьма своеобразной личности посвящается мое повествование.

Если наш отдел — простая массовка, то этот милый улыбчивый мужчина и есть та самая заводная пружина всех микросюжетов и главное действующее лицо рассказа. Иван Павлинович — удивительной доброты человек, отзывчивый, и ему бы таким остаться. Но он почему–то вообразил себя проницательным и хитрым до прожженности бойцом невидимого фронта. Чтобы подтвердить свой образ, он подробно и с изложением всех деталей и нюансов, которые знает и чувствует только сам, рассказывает нам, как он случайно или по делу встреченную одиозную личность «красиво» поставил на место или в производственных целях очаровал сотрудницу банка преклонных лет. Мы–то знаем, что мнение нашего Павлиныча о себе, мягко говоря, надумано в мечтах и в грезах, и из этого государственной тайны не делаем. При этом нашу снисходительность, а также улыбки и смешки он не замечает. Его кошкой бросающееся в глаза свойство быть рассеянным и забывчивым настолько поразительно, что кажется чуть ли не фантастическим. Более неорганизованного человека я не видел в жизни, поэтому постоянно задаюсь вопросом, как же он работал в КГБ. А может, он там и не был…

Начальник одного стола

Сектор, который прячется в левом кабинете, так называть не поворачивается язык. Там два рабочих стола, сдвинутые впритык, образуют одну рабочую поверхность, так что начальник сектора и его подчиненный сидят лицом к лицу, глаза в глаза. Можно сказать, что за одним столом сидят два писаря. Не зря еще в царские времена в 1811–1917 годы центральные и местные госучреждения имели самое низкое структурное звено, которое занималось сугубо узким кругом канцелярских дел, поэтому называлось «столом». Сегодня эхом того времени отдаются словосочетания «адресный стол» и «стол справок», «паспортный стол» и «стол находок». Наш сектор почему–то навевает именно такое название, а его патрон — ни больше, ни меньше как столоначальник, что дословно означает чиновник стола. Эти должностные лица были чиновниками VII-го класса и согласно Табели о рангах требовали к себе обращения: «Ваше высокоблагородие». Помните, в «Былом и думах» у А. И. Герцена: «Столоначальник затруднился и, наконец, признался, что это трудно так рассказать, а что написать легко». С нашим же начальником сектора–стола, к сожалению наоборот, что–то написать — затруднительно, зато болтать — легко.

Иван Павлинович начальствует лишь над одним подчиненным или, говоря чиновным языком, — заведует сектором. С учетом его тотальной рассеянности и хронической забывчивости давно возник вопрос: как может быть начальником человек, который не помнит своих приказов, указаний, требований и рекомендаций? И вообще, разве может бестолковый начальник потребовать нормального исполнения поручений и адекватно их контролировать? Ответ очевиден: конечно же, нет. Но общеизвестно и другое: безвыходных ситуаций не бывает. Для этого никуда не годный руководитель на всю катушку пользуется исполнительностью и молчаливой соглашательской позицией своего подчиненного Ивана Зефировича, а заодно его непротивлением злу насилием — все ошибки и просчеты на него же и валит. Нивелируя свою некомпетентность известным принципом «я начальник — ты дурак», он преднамеренно представляет своего бывшего подчиненного, как безответственного и самого неуправляемого сотрудника в мире. При этом главный штуцер сектора топает ногами и сильно его ругает, а всем, проливая крокодиловы слезы, на него же и жалуется:

— Достал меня этот Зефирович! Ему ничего нельзя поручить, любое дело завалит!

Нас каждый раз удивляет такая беспомощность, и мы ему советуем:

— Разве вы не знаете, что с ним делать? Лишите его раз–другой премии, и станет он исполнительным и шелковым.

Но поведение «крутого патрона» довольно часто не поддается логике, особенно когда он своему подневольному подчиненному тут же дает противоположную характеристику:

— Не–ет, Иван Зефирович — нормальный человек, я не могу его наказывать.

После такого оверкиля в суждениях мы разводим руками:

— Иван Павлинович, вы сначала определитесь, плох или хорош ваш подчиненный как работник, а не как «нормальный человек», а потом просите совета.

Потуги великого руководителя всех времен и народов заслуживают изучения, а по части педагогики требуют исследования под названием «Как ответственного исполнительного подчиненного перевоспитать в тупого безынициативного лодыря», возможно даже с защитой докторской диссертации. При этом строгий и требовательный начальник, чтобы окружающим показать, насколько он крут и принципиален, во весь свой громкий голос ругает своего подчиненного. Делает он это от души и при открытых дверях, чтобы каждое его веское начальственное слово слышали все. Было время, когда терпеливый послушник сносил все карательно–воспитательные меры, исходя из известного принципа: «ты начальник — я дурак». Теперь же он дважды законный пенсионер (в первый раз — уйдя из КГБ, а второй — достигнув 60-летнего возраста) и не желает мириться с положением мальчика для битья. Иван Зефирович иногда сопротивляется и пытается доказать, что в данном случае дурак не он, а его начальник. Мина, подкладываемая под незыблемый авторитет руководителя, приводит замечательного педагога в неописуемый экстаз бешенства, и в нашем рабочем пространстве воцаряется трехэтажный гвалт. Тогда встревоженный начальник отдела вскакивает со своего места, чтобы выяснить причину скандала и пресечь обоюдную порку.