Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - [48]

– Я сумасшедший. Только бы узнать, как и чем это делается? Друзья, вот я бы загрёб деньгу, вот это бы у нас пошло…

«Что у нас пошло бы?» – хотел спросить Марек, но Швейк сам объяснил:

– Здесь, в России, возможно даже невозможное. Может быть, это к утру зарастает так, как растут шампиньоны.

– Для этого, наверное, употребляется какая-нибудь мазь, – заявил Швейк, – как, например, для роста волос и грудей. Ребята, если бы я знал её рецепт, обоих вас вместе одел бы в золото. Да, это бы у нас пошло. Я бы дал объявление в «Политику» и рекламировал бы её, как господин Семидубский свой «Дуболин». И у меня бы была фабрика. Эту бы штуку покупали девушки от двенадцати лет и старше, а для вдов и благородных девиц я бы делал мазь крепче. Марек, заклинаю тебя всеми святыми на небе, скажи мне этот рецепт, если ты его знаешь.

Голос Швейка дрожал, он умолял, и Марек, нагибаясь к нему, как бы желая что-то шепнуть, крикнул ему изо всех сил в приставленное ухо:

– Дурак, дурак, дурак!

Со дня, когда Дуня уехала, в хате Трофима стало тихо. Только в понедельник в доме ещё наблюдались отзвуки вчерашней свадьбы. Трофим сидел со своими приятелями за столом, они доедали остатки и допивали целую четверть водки, которую он принёс из кладовой с хитрой улыбкой:

– Вот как я себя на забыл! В зерно спрятал, чтобы никто не нашёл, а то эта голь не хотела мне и на водку ничего дать!

Его друзья, среди которых был и староста, беседовали и шутили. Староста встал, поднял стакан и начал говорить:

– Вы помните о Гавриле-татарине, что раз попа за бороду по деревне таскал, когда он не хотел его перевенчать за два фунта сала с этой Настей Никифоровой. Да вот жалко: на фронте его, молодца, убили за царя, мать его… Ну, выпьем за убитого!

– Ну как же можно пить за мёртвого? – спросил опьяневший Трофим. – Ах ты, староста, ты и сам не знаешь, что у тебя на языке.

– Я, хозяин, говорю тебе, я, староста, чтобы ты пил за здоровье Гаврилы-татарина, потому что его убили за отечество! – с сердцем повторил староста. – Что же, разве ты начальства слушаться не будешь, раз оно тебе приказывает?

И он ударил своим стаканом в бороду Трофима с такой силой, что стакан разбился на мелкие части.

– Ах ты, староста, мать… дерьмо собачье, – прохрипел Трофим и ударом кулака выбил старосте несколько зубов.

Это был сигнал ко всеобщей потасовке. Сорок градусов спирта так согрели мужиков, что достаточно было одной искры, чтобы они воспламенились. Руками, которыми они только что обнимали друг друга, они начали душить друг друга и тузить.

– Ты меня по морде, а?

– Вот тебе по морде, мать…

– А ты, сукин сын, старосту сукиным сыном назвал?

– А ты Трофима, что тебя водкой напоил, по матушке ругаешь?

Один другому массировал лицо кулаками так, что летели зубы, лилась кровь. Комната оказалась маленькой для этой замечательной забавы, и они вышли во двор. Шум и крики взбудоражили всю деревню. Сбегались ротозеи, драчунов прибавилось. Зрители, не выдержав, также ввязывались в драку, и постепенно она охватила всех, как молодёжь, так и баб, начавших друг друга царапать и таскать за волосы. А из-за запертой двери своего жилища наблюдали за этой дракой всех против всех трое военнопленных. А когда Звержина изъявил желание пойти и разнять дерущихся, Марек предупредил его:

– Ни в коем случае! Это был бы твой последний час! На тебя бы накинулись все. Это ведь только спорт.

– Это, так сказать, – отозвался Швейк, – такая вещь, при которой объявляется, что у них мало культуры. Если бы они были народ образованный, вот как, например, мы, народ интеллигентов и образованных, народ такой образованный, что мог бы кормить интеллигенцией поросят, как говорил сапёр Водичка, – они для себя устроили бы воскресный спортивный праздник. И им бы не нужно было бить друг друга по зубам, чтобы решить – осел староста или нет; они бы устроили матч: «Спарта» против «Славии». Собственно, на Летне, когда там играют в футбол, картина такая же. Разница только в том, что у нас бьют ногами, а тут руками. Что ни говори, а образование есть образование, и без образования ты никуда не годишься, как говорил тот Бочек, что застрелил детективов, о том Вочинском, у которого он должен был учиться тому, как делаются поддельные драгоценности. Он говорил, что с честностью пойдёшь дальше всего, ну и подделывал драгоценности тоже честно.

– У нас тоже дерутся, – заметил Звержина, на что Швейк ему ответил:

– У нас так дерётся только простой народ. У народа образованного есть футбол, бокс и греко-римская борьба. У Банцета был старший официант, и тот, когда начинали драться, гасил электричество и в темноте выбрасывал из зала всех сам. И вот раз он тоже пошёл посмотреть на такое футбольное состязание, а когда шёл домой, то зашёл в ресторан «Калих», а там его Паливец спрашивает: «Ну, как тебе, приятель, понравилось?» А он отвечает: «Ну, вот только теперь можно сказать, как мы в Нуслях отстали от Праги; разве у нас так могут драться, как тут! Но страшно жалко, черт возьми, что я не взял с собой свою палку; я бы их разнял, этих молокососов!»

Драка во дворе приняла критический оборот.