Приключения Бормалина - [29]

— Я неисправимый человек слова, — хмуро сказал он и закурил. — Я неисправимый человек слова и дела. Кроме того, я неисправимый максималист. Мой лозунг: кто не за нас, тот против нас, и зря. У меня весьма тяжелый характер, ибо несколько лет назад я окончательно убедился, что счастья на свете нет, и нету ни веры, ни надежды, ни любви. И это наложило на меня неизгладимую печать пессимизма и злобы, сам видишь. Да, малыш, счастья на свете нет, как нету ни веры, ни надежды, ни любви, а есть свобода, которую дают деньги. И одна-единственная жизнь. И от нее надо брать все. Это закон современной природы. Я своим ребятишкам внушаю это изо дня в день. А с теми, кто не внушаем, мы поступаем очень просто: за борт. Ибо кто не за нас, тот, значит, живет абсолютно бессмысленно и неправильно. А кому, скажи на милость, нужна бессмысленная жизнь? Никому она не нужна. Так что мы поступаем не жестоко, а наоборот, очень гуманно.

— Знакомая песня, — мрачно отозвался я. — Только не могу вспомнить, где я ее слышал и от кого… А вы, выходит, живете правильно?

— Правильно живем, — пряча глаза, ответил Тим Хар. — Итак, малыш, время твое истекло. Пора и ответ держать, пока еще не все проснулись. Что надумал?

После этого монолога, где проступила подлинная сущность Тима Хара, я совершенно убедился, что торопиться за борт никак нельзя. Во-первых, очень страшно. А во-вторых, команда «Синуса» довольно велика, и наверняка не все разделяют философию капитана. Есть и колеблющиеся корсары, есть и такие, что вовсе с ним не согласны. Они затаились и ждут удобного случая, чтобы либо поднять бунт, либо уйти на берег. И может быть, хоть одному из них я окажусь полезен. Нет, рановато мне в середку акульего косяка. И страшновато, чего уж там греха таить.

Стратегия, к которой я решил прибегнуть, достаточно стара, ей пользовались и пользуются во времена смут и раздоров, и порой небезуспешно.

Я стал потихоньку расшатывать «Синус» изнутри — в переносном, конечно, смысле. И в первую очередь стал я разрушать авторитет Тима Хара, давая понять и ему самому, и главным образом команде, что хоть он и капитан, власть его далеко не безгранична.

Например, когда по тем или иным причинам он собирался кого-то списать на съедение акулам, я (а со временем и не я один) вставал на защиту обреченного и добивался своего. Тим Хар страшно ругался, но отступал, потому что на судне был закон, гласивший, что такие важные вопросы, как, например, списание за борт, должны приниматься единогласно.

Еще я добился того, что на фрегате стала большая текучесть кадров. Только при мне подобру-поздорову ушли на берег восемнадцать человек, и капитан с ног сбился, рыская по всяким злачным местам в поисках новых ландскнехтов, которых не так-то легко найти в одночасье. И с теми, кто оставил «Синус», — не со всеми, конечно, но со многими — я сохранил дружеские отношения.

Один бывший пират (имен, конечно же, я называть не буду) сейчас работает президентом компании «Дым», другой шоферит, двое пошли в рыбаки — видно, море продолжает манить их по-прежнему. Кто верой и правдой служит в морском патруле, кто держит портовую лавку, а один стал капитаном военно-торговой шхуны «Вера — Надежда — Любовь». В письмах они частенько вспоминают те бессонные ночи, что проводили мы в третьем кубрике, склонясь над столом голова к голове, для отвода глаз зажав в руках карты или домино, еле слышно перешептываясь… Многие зовут меня в гости, а то и на жительство, и присылают фотографии жен и детей. Я рад за них. Правда, письма и фотографии вместе с моим рундуком пошли ко дну, но ведь остались живые свидетели, и их, к счастью, немало во всех уголках земли.

Вот чем занимался я на «Синусе». Иногда приходилось, конечно, делать пиратский вид, участвовать в тех или иных пиратских мероприятиях, но, как говорится, с волками жить — по-волчьи выть, а куда было деться? Но, честное слово, с волками жил я не очень ладно, и уж если и выл по-волчьи, то еле слышно, верно вам говорю.

Все это я рассказываю потому, что и по сей день и час время от времени ловлю себя на мысли, о которой уже говорил.

«Бормалин, — спрашиваю я себя, — а не обыкновенный ли ты морской разбойник, просто-напросто ищущий оправдания своему образу жизни?»

Ох, как иногда гложут меня такого рода сомнения!

Глава 6 Доктор Форелли — подпольный воротила

В другое время я бы не удержался и наверняка описал этот дивный тропический вечер, когда становится уже не знойно, а просто тепло, когда все кругом приобретает ясные очертания, а небо светлеет.

В более подходящее и менее напряженное время я рассказал бы о том, как пахнут тропики августовским вечером, и о тишине — об особенной звучной тишине этих обетованных мест, слегка отягощенной непрерывным шумом океана.

Я говорил бы в другое время весьма живописно и не поскупился бы на эпитеты, метафоры и разные слова восторга, но сейчас мне было не до того. Я пробирался на север, ответственный за судьбу нескольких людей и потому настроенный совсем не лирически. Ответственность и лирика — разного поля ягоды.

Местность была сильно пересеченной. Но кроссы и марафоны, которыми часто баловал нас тренер, не пропали даром: дыхания я не сбивал и даже спотыкался редко, но когда начался сперва пологий, а потом и довольно крутой подъем в гору, стало потяжелей.