Приключения близнецов-козлят - [4]

Был уже вечер. И в лесу было темно и жутко. Будь Витя и Вова дома, то, наверное, в такой тёмный лес ни за что бы на свете не побежали. Ведь, честно говоря, они и в тёмную комнату боялись иногда заходить. Но это дома. А когда вы попали в такую передрягу, что стали козлятами, и когда вам угрожает смертельная опасность, разве можно бояться тьмы! И Витя с Вовой так улепётывали в тёмный страшный лес, словно там их ждали мамины объятия. Они забежали в самые густые кусты и долго лежали там, отдыхиваясь.

— А где же нам искать этого Кожана Кожановича? — вздохнул Витя. — Лес такой тёмный и густой.

— Наверное, придётся карабкаться на деревья, — вздохнул Вова. — Ведь летучие мыши не по земле бегают, а вверху летают и где-то на верхушки деревьев садятся.

— Наверное, да, — согласился Витя. — Что ж, давай попробуем.

И близнецы-козлята полезли на деревья. Ох, как это было тяжело! Ведь у них на руках и ногах были не пальцы, а копыта, нечем было схватиться за ветку. Витя и Вова всё время срывались и падали.

И вдруг они услышали голос:

— Куда это вы лезете? Впервые вижу, чтобы козлята карабкались на деревья.

Это говорила рыжая белка Полетуха, которая легко перелетала с ветки на ветку над Витей и Вовой.

— Ох, не говори, — грустно вздохнули близнецы. — Нам очень надо найти Кожана Кожановича, потому и карабкаемся.

— Зря карабкаетесь. Кожан Кожанович лежит больной на поляне под дубом. Идёмте, проведу, — и белка Полетуха спустилась на землю и повела близнецов-козлят сквозь чащу к поляне.

На поляне под дубом, окружённый жучками-светлячками, и лежал Кожан Кожанович.

Витя и Вова бросились к нему и начали рассказывать о своей беде и просить спасения. Выслушал их Кожан Кожанович и тяжело покачал головой:

— Эх-хе-хе. С радостью бы помог, дорогие козлятушки, но сам, видите, в беду попал. Лежу — крылышками взмахнуть не могу. Хотел вчера спасти двух ягнят, которых на шашлык для королевы Пуршамы назначили, — переправить их за границу Пуршамии, да попался. И ягнят не спас, и сам пострадал. Сцапал меня Видивис-Пампас. И уже было превратил в горстку пепла, как он это любит делать, но выручило моё имя. Не знал он, как говорить заклинание, то ли «Кожан-видикожан-видивис-пампан», то ли «Кожан-Кожанович-видивис-пампанович». И пока путался, я от него убежал. Но всё-таки заклинание его сказалось на моём здоровье, и отнялись у меня сегодня крылья, не могу летать. Так что… извините! Но здесь, в лесу, оставаться вам тоже нельзя. Будет искать меня Видивис-Пампас и вас схватит. Думаю, что нужно вам побыть до утра где-то в другом месте. На опушке стоит пекарня. Поскольку хлеба в Пуршамии почти не едят, больше мясо, пекарня работает только дважды в неделю — в понедельник и четверг. Сегодня пятница, там никого нет и до понедельника не будет. Жучки-светлячки проведут вас туда, и вы там переночуете. А утром видно будет. Недаром говорят — утро вечера мудреней.

Попрощались Витя и Вова с Кожаном Кожановичем и отправились в путь. Жучки-светлячки летели впереди и показывали близнецам дорогу. И так вывели на опушку. Затем помигали-померцали им своими огоньками на прощание и полетели обратно к Кожану Кожановичу.

На опушке под горой стояла пекарня. Рядом с ней — сарай. Пекарня и сарай были огорожены забором, а ворота замкнуты на огромный крюк. Однако Витя и Вова были козлятами, а для козлят перепрыгнуть какой-нибудь забор — это всё равно, что для рыбы переплыть лужу. Витя и Вова разбежались — р-раз! — и уже были во дворе.

Тихонько приотворили двери и зашли в пекарню.

Месяц светил в окна и помогал им осмотреться вокруг. Пекарня была закопчённая и грязная. По углам — паутина.

Видно, те, которые здесь пекли, не были особенными чистюлями. По полу гулял ветер. И — ни лавки тебе, ни скамейки, не говоря уже про какую-то там кровать. Только у печи стояли какие-то кадушки, прикрытые и завязанные дерюгой.

— Бр-р! Как здесь некрасиво и неуютно! — прошептал Витя.

— Как нам здесь ночевать! — прошептал Вова.

— Хоть в печь лезь, — прошептал Витя.

— А что — давай! — прошептал Вова.

И они полезли в печь. В печи и на самом деле было уютнее. Под[1] был ещё теплый со вчера. В золе кое-где даже тлели угольки.

Близнецы-козлята забрались в печь и улеглись там.

Было тихо, темно и жутко.

— Эх, — вздохнул Витя, — как бы я сейчас хоть… хоть манную кашу съел…

— И я, — вздохнул Вова. — Я там в стойле отщипнул сено, пожевал, — гадость страшная! Как его бедные настоящие козлята едят!

— А на именинах у тёти Нади, помнишь, какой пирог с яблоками всегда…

— А пончики…

— А коржи с маком…

— А мороженое с вареньем…

— А… а… — И Витя заплакал. И Вова заплакал тоже.

— Неужели мы никогда больше в зоопарк с папой не пойдём, — сквозь слёзы прошептал Вова.

— И в детсад к Галине Михайловне, — сквозь слёзы прошептал Витя.

— И на качелях не покачаемся…

— И на карусели не покружимся…

И они заплакали ещё сильнее.

— Даже умываться никогда не сможем, — всхлипнул Вова.

— И зубы чистить, — всхлипнул Витя.

— Ведь как же копытами умываться и чистить зубы!..

Долго они плакали, ропща на свою судьбу. И так в слезах и заснули где-то под утро тяжёлым тревожным сном.