Приключения Аввакума Захова. Повести - [5]

К северу от Карабаира темнеют сосновые леса, громоздятся круглолобые горы. Меж ними ярко зеленеют на солнце поля и небольшие, кажущиеся отсюда с ладонь, волнистые долины, сплошь заросшие кустарником.

Селений не видно. Одно Момчилово притаилось у подножия Карабаира, словно нарочно спрятанное и забытое в этом диком, безлюдном горном краю.

Момчилово (когда-то оно называлось Рамадан-бей) образуют три слободы, растянувшиеся у холмистых подступов к мрачному Карабаиру в виде подковы. В селе около трехсот домов. Дома, в большинстве своем деревянные, двухэтажные, крытые плитняком, глядят на улицу узкими зарешеченными оконцами; окна, выходящие во дворы и садики, пошире тех, что с улицы; на подоконниках в черепках от разбитых кувшинов пестреют настурции, астры, герань. Есть тут и несколько кирпичных домов — в Марковой слободе, а дом покойного Али Илязова, где сейчас размещен военно-геологический пункт, сложен из белого камня; квадратный, крытый черепицей, он похож на крепостную башню и в ясную погоду виден даже с голой вершины Карабаира. Новая школа вся из бетона и стекла, кооперативная сыроварня, украшенная с фасада бугристой цементной облицовкой, обширные, казарменные по виду овчарни и коровник сельскохозяйственного кооператива — эти здания напоминают о новом времени и сразу бросаются в глаза; они словно бы озаряют своим светом унылый, серый пейзаж старинного села.

Если смотреть на Момчилово издали и сверху, оно похоже на гнездо, свитое в буйной листве ветвей. Со всех сторон к нему подступают зеленые холмы и горы, глубокие ложбины и отлогие спуски, там и сям перемежающиеся дикими скалами и пастбищами. Белая лента шоссе, идущего на Смолян, кажется случайно раскрутившейся в этой глуши серебряной спиралью.

Три слободы Момчилова отделяет друг от друга пустошь — уродливый гроб, изрытый потоками и поросший колючим кустарником, — излюбленное укрытие лисиц, откуда они, дождавшись темноты, прокрадываются в огороженные низкими каменными заборами или тонким поясом колючего плетня ближние дворы.

Поздней ночью через пустошь по одной из тропинок, извивающихся среди зарослей терна, идет высокий худой человек. Места эти, видно, хорошо ему знакомы — его не смущают частые развилки, он держится южного направления и шагает в темноте твердо и уверенно.

Над Карабаиром скучились черные тучи, свищет ветер, небо рассекает желтая молния. Доносятся далекие раскаты грома. Человек не спешит, он даже останавливается и, сложив ладони лодочкой, чтоб защитить пламя спички от ветра, закуривает. В темноте мерцает красный огонек его сигареты. Местные жители знают: если ветер бьет в лоб Карабаиру, дождя не будет.

У первого же плетня тропинка раздваивается: правая выводит на дорогу, идущую к Марковой слободе, левая, попетляв среди притихших домишек, сбегает к обрыву, под которым стоит массивный белокаменный Илязов дом. У самого низкого места человек слегка наклоняется и прыгает с обрыва. Пройдя мимо запертых дубовых ворот белеющего в темноте дома, он задерживается на мгновение под окнами, защищенными толстыми железными прутьями, делает несколько затяжек и, бросив окурок на землю и придавив его каблуком, широким шагом направляется к открытой калитке. Перед домом высится могучий вяз, его огромная развесистая крона может сойти за целую рощу.

Едва человек поравнялся с деревом, из мрака, словно из-под земли, выросла коренастая фигура в военной форме. Это милицейский старшина Стоян: сегодня он несет охрану военно-геологического пункта.

Старшина вскидывает карабин; слышится его строгий гортанный голос:

Стой!

Вяз шевелит ветвями, скрипит, издавая множество резких и приглушенных звуков. Словно это роща стонет и вздыхает. Где-то за Карабаиром снова вспыхивает молния, и освещенная ею трепещущая листва на миг кажется золотой.

Старшина опускает карабин и укоризненно качает головой. Пришедший, улыбаясь, приглаживает рукой растрепанные ветром волосы.

— Спокойного дежурства, бай[1] Стоян! — говорит он постовому и все тем же широким, ровным шагом продолжает свой путь и вскоре исчезает в ночном мраке.

Старшина Стоян почему-то грустно опускает голову, крутит ус и, закинув карабин за плечо, вынимает из кармана куртки сигареты.

Вяз шумит, скрипит. Небо заволокло тучами, тьма слишком густа, чтобы можно было различить крадущуюся человеческую фигуру, внезапно выросшую за спиной старшины.

С печальной усмешкой Стоян шарит в маленькой коробочке, выбирая сигарету помягче. Но тот, за его спиной, вдруг замахивается, и старшине чудится, что перед ним от огненной молнии разверзается небо; покачнувшись, он падает, словно подрубленное дерево.

2

На рассвете буря утихла. Ветер угнал тучи на восток, и над Карабаиром засинело чистое, спокойное небо.

Хотя милицейский старшина Георгий долго плескался у родника, к Илязову дому он поднимался вялый, с трудом передвигая ноги. Он проснулся среди ночи от раскатов грома и больше не мог уснуть: думал о разных разностях, и сон пропал. С тех пор как его вместе с земляком Стояном прислали сюда охранять военно-геологический пункт, он ни разу не был дома, и потому в последнее время, стоило ему ночью проснуться, он до самой зари ворочался на деревянном топчане и таращил глаза на потолок. То ему чудилось кукурузное поле у Марина луга — стебли уже вымахали на нем до плеча, — то казалось, будто стоит он на крыльце своего дома, а на соседнем дворе, за плетнем, шлепают в пыли босые ноги — пробегает соседова дочка. Его приятелю Стояну давно перевалило за сорок, он вдовец, его дочка учится в техникуме. А ему нет еще и тридцати, и чуть только вспомнит он про кукурузное поле под палящим солнцем и те босые ноги, что так легко ступают по земле, форменная куртка, словно обруч, сдавливает грудь и сердце бьется и замирает, как пойманная птица.