Приключения Аввакума Захова - [199]

Четвёртое. Наличие упомянутой загадки, разумеется, не снимает вины, а тем более подозрения с задержанного.

Пятое. Убийство младшего сержанта Кирилла Наумова не имеет ничего общего с убийством инженера, проживавшего на третьем этаже. Это два различных по характеру происшествия, которые случайно совпадают по месту, а может быть, и по времени. Таким образом, следствие по делу об убийстве младшего сержанта должно проводиться самостоятельно и не в связи с убийством упомянутого инженера.

СООБРАЖЕНИЯ ПОЛКОВНИКА МАНОВА

(высказанные на совещании после допроса Владимира Владова)

Улики против Владимира Владова серьёзны — дают основание для возбуждения уголовного расследования.

ПЕРЕД ТЕЛЕВИЗИОННЫМ ЭКРАНОМ

Осмотр чердачного помещения и третьего этажа, съёмка и расшифровка следов, сопровождаемые спешными поездками в лаборатории и технические службы и обратно, допрос Владимира Владова и затем краткое совещание — все это закончилось лишь к десяти часам вечера.

В десять часов пятнадцать минут Аввакум занял своё место перед телеэкраном, установленном в кабинете полковника Манова.

Минутой позже в кабинет покойного инженера был вызван для допроса свидетель номер один — доктор математических наук Савва Крыстанов. Аввакум смотрел на его лицо, спроектированное на экране, слушал его голос и лениво посасывал трубку.

На улице лил дождь, капли тихо постукивали в окна. Свидетель номер один как-то смущённо сидел возле самых дверей, словно не решался продвинуться в глубь комнаты. «Элегантен по старинке», — размышлял Аввакум. Он был в грустном настроении, и, пожалуй, яснее, чем когда либо, в уголках его губ проступала усталая усмешка «Смотрит перед собой, избегает перевести глаза вниз, на то место пола, где, распластавшись, лежал труп инженера»… Так, машина работает. Механизмы действуют. Усталая усмешка превращается в скептическую: это навык, навык! Что, что сказал полковник? Вот и пропустил одну реплику. Скверный симптом — как он подметил, такое в последнее время с ним случается часто. Ржавчина в механизмах? Сломался какой-нибудь зубчик или ослабла пружинка? Пружина не ослабла, пружина устала.

Он кладёт трубку, роется в коробке сигарет, которая лежит перед ним на столике, закуривает и глубоко затягивается. Это дело другое, это действует.

— Прошу, — говорит полковник и любезно протягивает доктору математических наук свой серебряный портсигар.

Доктор кивает головой и благодарит. Берет спичку из пальцев полковника, но первым делом подносит к его сигарете, а уж затем к своей. «Непринуждённый, давно заученный жест, — думает Аввакум. — Делает это по привычке, а не натаскивает себя нарочно. Внимание! Даже не глядит на полковника. Его глаза, избегающие смотреть на то место на линолеуме, как бы обращены внутрь — они прислушиваются, вот именно прислушиваются к чему-то глубоко своему, живущему только в его мире».

Молчание. Полковник выбирает исходную точку. Ему требуется много усилий, чтобы сосредоточиться, избавиться от пережитого за день, «выйти» из пережитого, как потерпевший крушение выходит из моря. Он все ещё ощущает на губах металлический вкус горьковатой воды и морщится. Это молчание сопутствует нахождению, выбору исходной точки! Он морщится, но делает вид, что это от сигареты, оттого, что он глотнул дыма больше, чем надо, или же, что дым ест ему глаза… Но вот кабинет инженера и все предметы в нем приобретают все большую рельефность и чёткость, как бы под сильной лупой. Молчание окутывает все предметы особенным светом, делает их более солидными и независимыми, наполняет содержанием и какой-то причудливой жизнью. Взять хотя бы эту железную койку с роскошной пуховой подушкой, которая лезет в глаза своей ослепительной белизной, и с безлично-серым, нищенским одеялом — одиноким свидетелем ещё незаглохших страстей — жалкая уловка запоздалого и неискреннего аскетизма…

Капитан Петров — атлет, как бы рождённый для военной формы, — любуется своими пальцами, великолепно подрезанными ногтями, хотя это пальцы рук, созданных для того, чтобы орудовать киркой или кузнечным молотом.

«Великая магия молчания», — усмехается Аввакум. Это спокойствие жизни, благословляющее предметы и дающее им возможность раскрыть себя и заговорить с людьми на своём языке.

— С каких пор вы знакомы с инженером и каковы были ваши отношения? — спрашивает полковник Манов.

Он быстро старел, лысел, подпухшие веки были почти неподвижны, окаймляя глаза пятнами охры. Он начал следствие общепринятым вопросом. Даже Аввакуму было трудно разгадать, что это — продуманный «приём» или просто результат усталости, простой физической усталости после рабочего дня и ничего больше.

ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЯ НОМЕР ОДИН

С инженером Теодосием Дянковым мы ровесники — оба родились в 1914 году. Окончили бывшую Первую софийскую мужскую гимназию, учились в одном классе, сидели за одной партой. У его отца была мельница в Нова-Загоре, он торговал зерном, но жил с семьёй в Софии. В 1939 году он разорился, За один вечер проиграл в карты — в тогдашнем Интерклубе — и мельницу, и софийский дом, и акции анонимного торгового общества «Ланц», записанного в торговый реестр в Вене и занимавшегося импортом в Болгарию сельскохозяйственных машин. Спустя неделю-другую он покончил с собой, приняв сильнодействующий яд в номере одной из бургасских гостиниц. Мать Теодосия скончалась от сердечного удара, по-моему, через год после смерти супруга.