Приключения Аввакума Захова - [191]

Итак, дом далеко не был столь богат комнатами, как выглядел на первый взгляд. Половину его жизненного пространства занимали красивые и торжественные лестницы, коридоры, колоннады и площадки. Его план был в соответствии с потребностями светской семьи, которая более заботилась о парадном, показном блеске, чем об удобствах домашнего быта. Все три комнаты верхнего этажа преспокойно могли бы разместиться на площади парадного зала. Этому же служили и мрамор, напоминающий малахит, и огромная люстра с хрустальными подвесками, и перила благородного дерева, и цветные арабески, и лепные потолки — все это как бы спешило убедить гостя, посетителя, явившегося сюда впервые: «Ты только посмотри, как у нас богато, красиво и просторно!»

Дом был построен по проекту какого-то брюссельского архитектора в те времена, когда для жителей Софии извозчичья пролётка все ещё была единственным наиболее быстрым средством передвижения и автомобиль ещё не конкурировал с ней, в ту эпоху, когда мода предписывала мужчинам ходить с тоненькими тросточками, женщинам — с длинными шлейфами, а в Военном клубе наряду с мазурками танцевали популярный трогательный вальс «Сашко мой, смирно стой». Первым владельцем дома был человек, принадлежавший к правящей верхушке, генерал, супруге которого Фердинанд оказывал особое внимание. Дом тогда был во всем своём блеске, в кристальных зеркалах отражались пышные мундиры с серебряными эполетами, по лестницам звенели офицерские шпоры, белый мрамор отражал разнообразнейшие воздушные турнюры и шелка всевозможных оттенков. То время прошло, отгремели две войны. Генерал, уже в отставке, перешёл на гражданскую службу и выехал за границу. А дом — ну, он, разумеется, остался таким же, каким был во время турнюров и шёлков. Но в зале для банкетов, где до недавнего времени висел на стене портрет Фердинанда, новый владелец повесил портрет королевы Виктории. Это обстоятельство вызывало у случайных гостей недоумение, так как новый владелец дома, коренной софиец, был одним из трех субдиректоров известного франко-бельгийского банка, королева же Виктория не имела ничего общего ни с бельгийской династией, ни с Третьей французской республикой. Теперь под канделябрами уже не блестели серебряные эполеты, на лестнице не звенели шпоры, У ног королевы Виктории усаживались мужи с плешивыми головами, вели мудрые разговоры и без особого воодушевления протягивали руки к рюмкам, наполненным золотистым итальянским чинцано. Затем, когда «Franco-Belge» был в расцвете, субдиректор проиграл в карты колоссальную сумму денег, подмахнул вексель и отравился, проглотив смертоносную дозу стрихнина. За последующие два десятилетия дом дважды менял владельцев. Один из них был табачным торговцем, другой — аптекарем. Торговец превратил зал для банкетов в контору, а аптекарь — в склад для дорогих лекарств и фармацевтических пособий. На месте королевы Виктории торговец табаком вывесил портрет своего деда — усатого богатея-чорбаджии из Елены в феске и башмаках с загнутыми носками, с иерусалимскими янтарными чётками в руках. Аптекарь, в свою очередь, приколол на том же месте огромную цветную рекламу — календарь всеизвестного аспирина «Байер».

Незадолго до последней мировой войны дом перешёл к одному предприимчивому коммерсанту, экспортёру разных овощей, повидла и консервов. Этот жизнерадостный и весёлый человек «озвучил» здание сверху донизу, подвесив репродукторы всюду, где только можно было их повесить, — к канделябрам, колоннам, люстрам. Несколько позже, в желании создать хотя бы некоторое подобие «национального» уюта среди барочных лестниц и плафонад, уюта, который напоминал бы ему о рае рыждавицких черешен и конявских яблок, провертел мраморные плиты, ввинтил в них крюки — из тех, которые мастерят кузнецы-цыганы, — и развесил на них пестроцветные кюстендильские плахты, домотканые ковры, сборчатые юбки, волынки и даже связки сушёной жёлтой и красной кукурузы.

Между турнюрными вальсами и «национальным уютом» с крюками и сборчатыми юбками пролегли годы, безвозвратно отшумевшие десятилетия. Блеск, деньги, торговые сделки, причуды выскочек, весёлое и грустное, жалкое и смешное — все имело место под кровлей этой постройки, пронёсшей через все время свою неизменную красоту, бесконечно чуждую железобетону и бесконечно одинокую.

После Девятого сентября дом был национализирован, и его несколько лет использовали под санитарный пункт и квартальный детский сад. Затем для него наступили критические времена, и жизнь его висела на волоске: один из начальников в райисполкоме решил во что бы то ни стало стереть с лица своего района этот «пережиток» похороненного мира. Соответствующий бульдозер и команда рабочих с кирками и лопатами уже заняли было исходную позицию, но в последний момент Дирекция архитектуры протелефонировала своё вето, и на смертоносном мероприятии был поставлен крест.

Детский сад перевели в новое здание — преимущественно из стекла и лишь кое-где из бетона, — а в нижний этаж старого дома, этого пережитка похороненного мира, въехала одна из болгарских секций Олимпийского комитета Впрочем, вся секция состояла из двух руководящих работников — председателя и секретаря, — которые являлись на службу два раза в неделю — во вторник и пятницу после полудня. Секция устроилась комфортабельно — как подобает филиалу международной организации, но фактически пользовалась лишь банкетным залом. Остальные два помещения этажа оставались пустыми.