Приключения, 1990 - [70]

Эти несколько дней Игорь жил у Юрки. Родители его, страшно обрадованные выздоровлением сына, не только не возражали, но даже перебрались специально на дачу. Юрка наплел им что-то вроде того, будто в гости к матери Игоря приехала куча родственников и жить просто стало негде.

Как разыскать Игоря, знала только Ника. Он почти ежедневно разговаривал с ней по телефону, а однажды она к нему приезжала. Ника тоже не знала никаких новостей — все у нее на работе внешне было по-прежнему. Разве что Яша-Бегемот однажды подкатил к ней весьма назойливо, пытаясь узнать, где скрывается Игорь. Она поняла, что Яша мало осведомлен о происходящих событиях и просто выполняет чье-то поручение. Непонятно откуда, у Игоря вдруг появилась твердая уверенность, что Ника скрывает от него нечто важное. Когда он ей это сказал, она его просто высмеяла. Жестоко, слишком уж жестоко для такой малости, и это тревожило его еще больше.

Своей тревогой он поделился с Крисанем. Казалось, тот слушал его вполуха — да и то! — нечем ведь особо Игорю было мотивировать свои подозрения. Но потом сказал, что Нике в Юркиной квартире появляться больше не следует — за ней может быть слежка. Ведь Игоря искали. И милиция, и бандиты Кондуктора.

В конце концов Игорю все это надоело. В один прекрасный вечер он заявил Крисаню, что завтра идет в городское управление милиции вместе со всеми их бумагами. Крисань молча покачал головой, а Юрка, неожиданно для них обоих, испугался. Вначале он просто болтал что-то несуразное, означавшее, по его мнению, серьезные аргументы против решения Игоря, а потом вдруг сказал растерянно: «Ты что, очумел? Ведь мне тогда точно срок впаяют. Я же этому Кондуктору всю карточку отрихтовал. Вы-то его не трогали». Игорь вспыхнул, заметив, что пусть Юрка не боится, он все возьмет на себя. В результате они едва крупно не поссорились. Вмешался Крисань, сказал, что идти заявлять — в данной ситуации не выход. Спорили долго и поздно уснули. А наутро их всех разбудил телефонный звонок.

Юрка поднял трубку, хрипловато мурлыкнул спросонья: «Здравствуй, Ника» — и уже хотел передать трубку Игорю, как вдруг лицо его изменилось. Он побледнел, сказал странным голосом: «Ты с ума сошла!» — и едва не уронил аппарат на пол.

— Кондуктора убили! Она думает, что это мы...

Павел Михайлович Литвинец был убит у себя дома ударом острого предмета в левую сторону груди. Квартира его была основательно перерыта — выпотрошенные стол и стенка показывали, что убийца (или убийцы?) что-то здесь тщательно искали. Отпечатков пальцев, к сожалению, нигде найдено не было.

В тот же день, или, вернее, накануне, с вечерней почтой в городское управление внутренних дел поступило письмо, написанное рукой Павла Михайловича, в котором он жаловался на Аркадия Скороходова, не принявшего необходимых мер к расследованию обстоятельств похищения Павла Михайловича и наказанию преступников. В том же письме он выражал опасение, что бандиты не оставят его в покое, если милиция будет работать так же неспешно и необъективно.

Узнав все эти новости, Кузовкин понял, что грядет служебное расследование, итогом которого, вернее всего, будет увольнение от должности не только бестолкового Скороходова, но и его самого как не обеспечившего надлежащий уровень руководства. Сейчас он клял себя на чем свет стоит за то, что поторопился зарегистрировать заявление Литвинца, ставшее свидетельством его неспособности овладеть ситуацией. Он готов был в пыль растоптать Скороходова, который не создал и не зарегистрировал ни одной бумажки, подтверждавшей напряженную работу отделения по розыску преступников. Однако опытный Кузовкин понимал, что до раскрута бюрократической машины еще немало времени, которое определенно можно использовать для поправки положения. Поэтому дальнейшее расследование он взял под свой полный контроль.

— Что же ты делаешь, Скороходов? — горько сказал Кузовкин. — Одно утешение, что тебя первым выпрут из органов к чертовой матери.

— Собственно, за что? — нагло спросил Скороходов, и Кузовкину нестерпимо захотелось дать ему в оттопыренное мальчишеское ухо.

— Человека убили. По твоей, можно сказать, вине. Что ты сделал, чтобы этого не допустить?

— Я своей вины не вижу. Преступники нас опередили — это верно,

— Вот в инспекции по личному составу ты все это расскажешь, — пообещал Кузовкин. — А сейчас давай сюда все, что у тебя есть.

Скороходов вернул ему ту же папку, заметно потолстевшую. Первое, что узрел Кузовкин, был акт экспертизы на предмет содержания алкоголя в представленном на исследование образце пива.

— Что это еще такое? — спросил Кузовкин, потрясая актом. — Откуда это? Вот ты чем занимался, вместо того чтобы... Нет, Скороходов, ты так просто от нас не уйдешь, я тебе обещаю. Ты мне за все ответишь!

Скороходов смотрел на него печально и задумчиво.

— Может, я действительно что-то делал не так, — неторопливо произнес он. — Может быть. Но зато я жуликов не покрывал. В друзьях жуликов не держал и в гости к ним не ходил.

Кузовкин взглянул на него с некоторым уважением.

— Сопляк ты, Скороходов, — сказал он. — Щенок. Ты меня за кого держишь? У меня ранение есть от урок. Между прочим, это я их задержал. Ты мне в вину ставишь, что я в бар заходил к Михалычу пару кружек пропустить? Так ведь я своими деньгами расплачивался. За каждую кружку. Я не знаю, может, он там и химичил чего. Только мне это, Скороходов, было неинтересно. Наше дело какое? Грабеж, убийство, мошенничество и так далее. А если Литвинец воровал — я-то при чем? Этим ОБХСС пусть занимается. Вон их сколько! А я в этом не разбираюсь. Что же ты думаешь, меня так просто купить? Поговорил бы я с тобой...