Приключения 1989 - [150]

Сергей стоял, опустив голову. Все молчали, сосредоточенно курили. Вот как оно повернулось. Да разве он не солдат партии? Не прошел от Волги до Тихого океана? Не штурмовал Волочаевку? Не ночевал в снегах? Вот и сюда, в последний поход, набирали только добровольцев. Из всей дивизии — триста человек. И, как другие, он тоже, со скандалом, едва выпросился в этот поход. А теперь что же…

Он вздохнул горестно и безнадежно.

— Я проявил незрелость, — едва слышно вымолвил Воркунов. — Если ещё возможно, доверьте…

— Что ж, жалея твою молодость… Не то поставил бы вопрос о твоем пребывании в партии, — проговорил Сосват. — И хорошо, если осознал. Мы ведь будем оставлять уполномоченных и в других селеньях. Да и вообще, что это за постановка вопроса: буду — не буду, хочу — не хочу?

— Это больше не повторится.

Сосват улыбнулся, хотя глаза его не потеплели:

— Не обижайся и ты на нас. Если мы не будем жестоки сами к себе, к нам будут жестоки наши враги.

— Ну, хватит, Иван Ильич, — вмешался командир отряда. — Ты и так уже Воркунова сосватал…

А вышло — на свой позор сосватал…

V

Ночами и до полудня наст, спаянный за зиму морозом до каменной крепости, ещё держал. А потом идти становилось тяжело, как по песку. И Сергей приспособился днями устраивать лежки.

Нарезав кедрача на костер и на подстилку, он отдыхал где-нибудь в ложбинке, в заветрии. Лежал на мягких длинноиглых лапах. Запаливал костерок. Блаженно прижмуривал глаза, впитывая теплоту костерка и ласку солнца. В низинках чувствовалось, что оно уже стало пригревать.

А к ночи, когда подмораживало, он поднимался и шел на север.

Он двигался правильно, не теряя надолго следов нарт и костров каравана.

В первые дни мучительно хотелось есть. Но, чужой этой северной земле, а потому беспомощный, он не мог найти пропитания, кроме почек карликовых берез да кедрачовых игл, он жевал их до тошноты, чтобы хоть как-то приглушить голод. Но от этого аппетит лишь разгорался.

А тут ещё торбаса прохудились И меховые чулки — чижи тоже протерлись до дыр. Пришлось отполосовать куски кожи от кухлянки и подложить в торбаса стельками. Надолго ли?

Голова кружилась. Какая-то странная музыка беспрестанно звучала в ушах. Это от голода.

Он не знал названий речушек и долин, которые проходил, не знал, далеко ли они тянутся, где и что можно найти. Чужой здешней земле, он не умел слушать её. И она ему платила нелюбовью за нелюбовь. Оказывается, Сергей проходил в двух шагах от заячьей лежки. И мог бы без особого труда подстрелить беляка и подкрепить свои силы Он не знал, что если спуститься к берегу моря, то встретится озеро, полное рыбы, которая задыхается подо льдом. И стоит только пробить лунку, она сама полезет в руки. А если пройти вверх ручья, можно наткнуться на заросли тальника, где прячутся куропатки.

А он, слепой и глухой, шел, теряя силы от голода, лишь усилием воли поднимая себя.

Вдобавок кончилось курево…

В первые дни он помнил о еде ежеминутно. Распалял своё воображение наваристыми борщами, упревшей кашей, в которую повар не пожалел масла, картошкой с мясом из русской печи, пирогами-курниками величиной с колесо, которые пекли на родной Псковщине. Неужели всё это было?

Шел день за днём. И, странное дело, он всё ещё жил. И двигался на север.

По ночам сияла, переливаясь в гуще звезд, Полярная звезда. На неё он и держал путы. А тут же, точно прибитые к небосводу, медленно кружили друг над другом Большая и Малая Медведицы, лили вечную воду, поочередно опрокидывая друг над дружкой свои ковши.

Потом чувство голода притупилось. Но появилась одуряющая слабость, и надо было напрягать все силы, чтобы заставить себя подниматься с кедрача и шагать, шагать на север. Пока стояла штилевая погода, лед в бухте держался. А стало быть, имел смысл и весь его путь. И он гнал прочь предательские мысли, что всё напрасно, что ему не дойти.

Ненадежный лед не даст возможности попасть с моря на берег. И даже если караван уже на месте, заморский купец всё ещё кружит возле бухты. Ему нужен крепкий шторм, чтобы, как в кипятке, закрутились льдины, круша и ломая друг дружку. А течением их выносило бы в открытое море.

Но погода держалась. И ненадежный лед был надежной защитой земли. И надо было торопиться.

Ведь он пока ещё может идти. А значит, не сдался. И там, в отряде, не должны презирать его.

Да. Его провели. Но он и теперь не знает, как следовало поступить.

Не кинуться в погоню он не мог. Заставить силой ехать с ним других, — а где гарантия, что его не бросили бы одного, а то ещё хуже — привезли и подали бы Инылу, как на блюдечке.

Высокие и чистые слова о том, что надо было перетянуть на свою сторону бедняков, тут не годились. Что они видели от Советской власти, чтоб поверить в неё, убедиться, что при ней живется лучше, чем прежде? Ведь не сказали же ему охотники о приходе шхуны. Значит, не верили в него, считали, что Иныл сильнее.

Но заметили уполномоченному, что обещанный пароход с товарами ещё неизвестно когда придет. А припасы им нужны сегодня. А если шхуна — значит, будет торг, будут товары, будет спирт, всё будет.

И Воркунов понял их — охотникам нужно сегодня иметь хоть какой-то припас, чтобы обеспечить существование на зиму…