Приключения, 1985 - [147]

— Хозяин — хитрый человек, ох как хитрый! Не надо его гонять, домой идти надо, — закачал он головой.

— Раненого зверя нельзя оставлять. Еще много бед может сотворить.

— Домой идти надо, — качал головой Нельвид.

— Темный ты, Нельвид, как валух, темный, — усмехнулся Аккет. — Люди уже в космос летают, а ты еще, гляди, и молиться начнешь.

Кровь попадалась часто, почти на каждом шагу. На чистом снегу она лежала крупными ярко-красными пятнами и походила на раздавленную переспелую клюкву.

«Далеко не уйдет!» — радовался Аккет.

Нельвид мрачнел. Он был суеверен, как многие старые оленеводы. Боялся он гнева хозяина тундры. И стрелял-то не в медведя, а мимо, чтобы спугнуть зверя.

«Эх, — думал он, — зачем хозяина стрелять? И так уже обидели — из берлоги выгнали. — Но, глядя на широкую спину бригадира, покорно шел следом. — Пусть будет Аккет виноват, а не я», — размышлял Нельвид и незаметно замедлял шаг.

Когда старый пастух сильно отставал, Аккет оглядывался, ожидая его. Он нервничал, кричал на помощника. Крик подгонял Нельвида, но ненадолго, тот снова укорачивал шаг.

Вот уже почти год, как сердит он на молодого бригадира. Не мог смириться со своим положением, часто делал назло Аккету, но делал незаметно, исподтишка. Боялся Нельвид Аккета, сильный был Аккет, крутой.

Вышли на склон небольшой, поросшей кедрачом сопки. Аккет, не оглядываясь, шел впереди. Нельвид отстал, на ходу вытаскивал из калауса мясо и жевал его, заедая снегом.

Следы зверя теперь повернули назад, делая огромный круг. Медведь явно направлялся в сторону их стойбища.

«Хорошо. Пусть идет. Меньше тащить его придется. Успеть бы до захода солнца догнать», — думал Аккет.

Медвежьи следы отчетливо виднелись на снегу, но капли крови попадались уже реже. Нельвид шел и ломал голову, как бы уговорить упрямого Аккета уйти назад, в стойбище, где есть вода и тепло.

«Рассердится, плохо будет. Нельзя гонять хозяина». Он было хотел вернуться назад, но Аккет его остановил:

— Раненый зверь много бед натворить может. Его убить обязательно надо, всех оленей изведет, а то и на пастухов нападет. Злой он, голодный. Но он зверь, а мы люди.

Прошли подножие сопки, скоро оказались у недавней лежки зверя. Следы здесь разобрать трудно: три часа назад прошли они, дважды шатун, все избито, истоптано. Вокруг густые заросли кедрача. Нельвид отстал шагов на тридцать и плелся еле-еле. Оглянувшись назад, остановился Аккет.

Тишина. Тупо гудели уставшие ноги. Смахнул ворсистым рукавом кухлянки пот со лба, снял малахай. Потную лохматую его голову сразу же охватило холодом. Надел малахай и стал ждать Нельвида, а сердце словно чуяло опасность, застучало часто-часто. Эта зловещая тишина, заросли кедрача — все настораживало.

Аккету приходилось и раньше встречаться с медведем. Но это было обычно осенью, а зимой с медведем-шатуном — никогда. И он впервые критически осмотрел свою мелкокалиберную винтовку. С ней хорошо ходить на куропаток, а на сильного зверя… За весь день погони бригадир впервые только теперь представил встречу с медведем. Карабин остался в палатке — кончились патроны, а «малопулька» была ненадежна.

Стоял, оглядываясь по сторонам, готовый в любую минуту выстрелить. Нельвид приближался медленно, проваливаясь в глубоком снегу. Он громко и тяжело сопел. Жалко стало Аккету старого пастуха, шагнул навстречу раз, другой. И вдруг остановился, словно пораженный. Огромная темно-рыжая туша зверя метнулась из густого куста прямо на Нельвида. Видел Аккет, как у того из рук выпало ружье. Раздался дикий рев.

На миг растерялся Аккет, руки и ноги будто одеревенели. Но закричал Нельвид призывно и жалобно, звал на помощь Аккета. Этот крик и вывел из оцепенения бригадира. Подбежал на три шага, прицелился в голову медведя, щелк — нет выстрела. «Эх, как же это! Пустой магазин!» Аккет застонал от отчаяния.

Зверь увидел пастуха, заревел, бросился на Аккета. Но тот вмиг отскочил за куст, нож приготовил. В это время стал подниматься Нельвид, и медведь кинулся назад к нему.

Аккет вставил новую обойму, выстрелил раз, второй, третий. При каждом выстреле зверь только вздрагивал, и казалось бригадиру, пули не брали его. Разинув пасть, медведь тяжело дышал. Иногда дыхание его переходило в рык, из пасти текла бурая струйка, окрашивала снег в ярко-красный цвет. Нельвид молчал. Зверь тоже был спокоен. Было похоже, что косолапый, придавив человека, спокойно отдыхает на нем.

И тут Аккет увидел, как рука Нельвида потянулась к ружью. Жив Нельвид!

Выстрел Нельвида гулом прошел по кустам кедрача, слабым отголоском откликнулся в сопках. Несколько хвойных веточек, сбитых картечью с куста, цепляясь, упало на снег.

«Эх!» — Аккет отбросил «малопульку», крепко зажав в руке охотничий нож, выскочил из-за куста. Десять шагов покрыл в три прыжка. Взмахнул ножом…

— Живой? — Аккет с трудом отвалил медведя в сторону. Нельвид сел на снег. Кухлянка на нем была изодрана, в крови.

— Хозяин сильно рассердился на меня. Пугал я его. Убивать не хотел. Оставь меня, Аккет, умирать буду в тундре. — На глазах у пастуха появились слезы.

— Напал он на тебя потому, что ты струсил, — сказал Аккет. — В засаде был, меня пропустил, а на тебя набросился.