Приключения 1978 - [17]

Алексей ЕГОРОВ Тайна полковника Уранова

I

Утром 11 ноября 1903 года судебный следователь первого участка Твери Успенский получил сообщение, которое заставило его отложить другие дела: «Имею честь уведомить Ваше высокоблагородие, что в 9 часов 30 минут сего числа найден труп убитого мужчины на огороде Буракова между рекой Тьмакой и валом близ мельницы Нечаева. Труп убитого охраняется городовыми до Вашего прибытия. Пристав 3-ей части Октаев».[1]

Через полчаса следователь в присутствии автора донесения и двух понятых находился около мертвого человека. Поодаль, шагах в двадцати, толпились любопытные. Люди всматривались в лицо убитого: не окажется ли знакомым? Городовой, осаживая самых настойчивых, гремел басом:

— Куда лезете? Это вам не балаган, господа!

Октаев, кряжистый пристав, несмотря на свою полноту, начал действовать споро и привычно. Он достал из кармана брюк портновский аршин, измерил им тело покойника.

— Два аршина и шесть вершков. — Октаев перевел взгляд на следователя. Тот, брезгливо поджав губы, крючковатым носом уткнулся в блокнот. Пристав диктовал:

— Возраст… Парню не больше двадцати… Телосложения крепкого… Питания умеренного. Одет в ватный пиджак, застегнутый доверху на все пуговицы. Обут в высокие литые сапоги. А вот и признаки насильственной смерти! Господин следователь, извольте взглянуть, и вы, понятые, смотрите: порезы, по-видимому от ножа, вот застывшая кровь…

В толпе раздалось: «Зарезан!»

Пристав, не обращая внимания на возглас, продолжал свое дело. Шагами стал измерять расстояние от трупа до дороги, ведущей на Грабиловку.

— Четырнадцать шагов, — объявил он и остановил взгляд на присыпанном снегом предмете рядом с убитым. Нагнулся, поднял: — Калоша! С левой ноги. Совсем новенькая! Глянец еще не стерся, и нарезки на подошве сохранились… И клеймо:

«Товарищество американской резиновой мануфактуры».

Пристав присел на корточки, примерил калошу к сапогу убитого и, не скрывая радости, многозначительно произнес:

— Маловата! Не с той ноги!.. Таким ботфортам продукция американской мануфактуры и ни к чему…

— Приобщите к делу, — произнес молчавший до этого момента следователь.

— Разумеется, — пристав завернул калошу в газету, а потом стал извлекать из карманов брюк и пиджака покойника их содержимое — кусок сахара, складную щетку…

— Записка…

Следователь взял ее у пристава, развернул, пробежал глазами:

«Я девчонка молодая и не знала, что обман, мальчишка разудалый раз завел меня в чулан…»

— Лирика, едва ли поможет следствию. Но в протокол занесем. Что еще в карманах? Деньги есть?

— Денег нет, — пристав вывернул все карманы.

В толпе снова послышалось:

— А к празднику дачку давали.

— Ограбили парня.

Следователь, считая осмотр завершенным, повернулся к приставу:

— Везите тело в анатомический театр губернской больницы.

В это время из толпы вышел человек, видимо последним прибывший сюда. Пропустив мимо ушей предупредительный окрик городового, он приблизился, внимательно всматриваясь в лежащего на земле.

Пристав сделал знак городовому «не мешай» и осторожно спросил:

— Что, знакомый?

— Да никак это брат мой, Паша, — пробормотал человек.

Представители власти удовлетворенно переглянулись. Пристав обратился к подошедшему:

— Вам, сударь, придется проследовать с нами. Кстати, кто вы?

— Я Волнухин. Мне в лавку надо, а вечером заступать на смену, я смазчиком работаю у Берга.

— Да вы, сударь, не беспокойтесь, мы вас долго не задержим. Прошу в мою карету.

Следователь сунул записи в карман, натянул на руки перчатки и перед тем, как сесть в экипаж, сказал приставу:

— Начинайте предварительное расследование. И пожалуйста, не мешкайте. Нам, как охотникам, по свежим следам идти сподручнее.

— Не беспокойтесь, господин следователь, сейчас же приступим к делу. — Октаев пожал протянутую руку Успенского.

В части пристав допрашивал Волнухина по всей форме. Занеся в протокол биографические данные первого свидетеля, Октаев спросил:

— Какие предположения вы имеете по поводу убийства?

Волнухин покачал головой:

— Не знаю. Паша жил от нас отдельно.

— Где именно?

— В доме мельника, на Козьмодемьяновской улице. С Василием Кондратьевым и Михаилом Швецовым.

Первым Октаев вызвал Швецова. Долговязый, узкогрудый семнадцатилетний парень с еле заметным пушком над верхней губой вошел в кабинет без всякой робости. Пристав внимательно оглядел его и без обиняков спросил:

— Вы знаете, что ваш сожитель Павел Волнухин найден сегодня убитым?

— Вы шутите?

— Помилуйте, какие уж тут могут быть шутки! — Октаев взглядом впился в глаза парня.

— Кто же его убил? — спросил Швецов.

— Это я хотел задать вам. Вы жили с покойным.

— Да, жил. И не один. Кондратьев с нами.

— Не припомните ли, с каких пор?

— Кажись, с весны мы вместе. После пасхи поселились у мельника.

— Почему именно с Кондратьевым и Волнухиным?

— Работаем на одной фабрике. Сговорились. Дешевле, значит.

— Когда вы последний раз видели Павла?

— Да вчера. Он после смены стоял недалеко от проходной с двумя какими-то девками, а я к сестре шел на именины мужа.

Пристав припомнил листок с куплетами, найденный в кармане убитого.

— Что это за девицы были?

— Скорее всего фабричные.