Приключения, 1975 - [15]

Ничего этого Протасов не слышит: он спит, выполняя строжайшее предписание доктора. Накануне доктор потребовал госпитализации. Мичман, уже испытавший бой, стыдился оказаться на больничной койке без ран. Они крепко поспорили. Порешили на том, что Протасов, не спавший до этого двое суток, прежде хорошенько выспится и завтра снова покажется врачу.

А Суржикову отвертеться не удалось. И у него тоже не оказалось серьезных ранений, но вид окровавленных бинтов привел еще не обстрелянного доктора в состояние невменяемости.

— А если в царапины попадет инфекция? — говорил он. — А психические травмы?..

Суржиков стал доказывать, что «психические травмы» теперь только на пользу, что к ним все равно надо привыкать, но доктор был непреклонен…

Мичмана разбудили ночью. Прибежал связной, передал приказ капитан-лейтенанта Седельцева срочно явиться в штаб. Пошатываясь от тяжести в голове, Протасов выходит на палубу своей новой «каэмки», точно такой же, как та, что стала могилой механику Пардину и его, мичмана, неусыпной болью. Он гладит шероховатую стену рубки, ровную, без царапинки, трогает жесткий новый чехол на пулемете, сходит на скрипучий дощатый причал и оглядывается. Небо над Килией светится крупными немигающими звездами. Ночь стонет разноголосым лягушечьим хором. Перекликаются птицы в прибрежных камышах, громко и безбоязненно, как до войны.

Потом он идет вслед за связным по темной парковой дорожке, стараясь справиться с зябкой дрожью во всем теле.

— Что сказал доктор? — с улыбкой спрашивает Седельцев, едва мичман переступает порог.

— Велел выспаться.

— Значит, все в порядке. Я его знаю, он бы не выпустил.

Мичман молчит, боясь расспросов.

— Дорогу в Лазоревку не забыли?

— Никак нет!

— Получены сведения, что там снова готовится десант. Выходить надо немедленно, пока темно. Пойдете протоками. Если обстреляют, не отвечайте, пусть думают, что рыбацкий катер. Ясно? Вопросы есть?

— Так точно! Никак нет! — И Протасов расплывается в широкой улыбке…

На рассвете новая «каэмка» Протасова входит в темень под вербами, прижимается к зыбким мосткам Лазоревки. Задыхаясь от нетерпения, мичман бежит по тропе сквозь влажные заросли лозняка. Но ожидаемой «бурной» встречи с лейтенантом Грачем не получается: начальник заставы спит за столом, положив голову на руки. В окно косым пробивным лучиком заглядывает солнце, высвечивает трещинки на белой стене мазанки. Но вот лучик гаснет, мичман оборачивается и видит в окне деда Ивана. Старик улыбается всем своим щербатым ртом и манит пальцем.

— Что, дед, не спится? — спрашивает Протасов, выходя на крыльцо.

— Откуда ты взялся? — дед легонько толкает мичмана в грудь, поджимает губы, стараясь посерьезнеть, и не может справиться с улыбкой.

— Оттуда. — Протасов показывает в сторону солнца.

— А я в разведку ходил, — хвастает дед. И начинает рассказывать о своем путешествии на тот берег, о вылазке сержанта Хайрулина, о плененном офицере, о лодках, заготовленных в задунайских протоках.

— Милый мой дед, — говорит Протасов, обнимая старика. — Я всегда знал, что ты молодец.

— Что я! Да разве я… Вот про тебя все говорят. Даянке прямо проходу нет…

— Где она сейчас?

— Где ей быть? У ворот дожидается.

— Что же сюда не идет?

— Стесняется.

— Прежде я этого не замечал.

— Прежде она была девка, а теперь — баба.

— Ты откуда знаешь?

— Все говорят. Народ говорит — зря не скажет. Ты б женился на ней, а?..

Протасов идет к воротам, но там уже никого нет. И понимает — ушла. Услышала разговор и ушла от стыда.

Незнакомая печаль давит ему горло, сковывает ноги. Он смотрит на залитые ранним солнцем плетни, переминается в мягкой, словно пудра, дорожной пыли, не решаясь бежать за Даяной. И чем дольше стоит, тем сильнее опутывает его странная нерешительность…

— Товарищ мичман! Вас лейтенант Грач вызывает!..

Они обнимаются, как и подобает старым друзьям, перешагнувшим через разлуку.

— Отдышался?

— Только голова побаливает. Доктор говорит — контузия.

— Правильно говорит доктор.

— Может быть. — Протасов отводит глаза. — Я действительно стал каким-то контуженным, нерешительным стал.

— В госпиталь почему не лег?

Протасов молчит. Лейтенант продолжает:

— Ну и ладно… Давай ближе к делу. Что «языка» взяли, знаешь? А о готовящемся десанте? Пленный показывает: в протоках сосредоточено до семидесяти лодок. Если на каждой пойдет только по пять человек, это уже триста пятьдесят десантников.

— Отобьемся.

— Пленный показывает, что десантники еще не прибыли и лодки охраняются небольшими силами.

— Ну! — Протасов смотрит в глаза Грачу, напряженно ждет.

— Мы решили сделать вылазку этой ночью, разгромить пост, увести лодки или подорвать их.

Протасов закуривает, пуская дым в низкий потолок.

— А начальство как, одобряет?

— К нам выехал военный комиссар отряда товарищ Бабин…

Полуторка из отряда появляется только к десяти. В кузове на ящиках с гранатами и патронами сидят восемь пограничников — отделение из маневренной группы — с одним станковым пулеметом.

— Это не просто отделение, — говорит комиссар, выслушав рапорт. — Это те ребята, которые участвовали в вылазке Гореватого. Слышали? Так вот, это они увели у врага две пушки со снарядами…