Приключения, 1974 - [42]

— Уважаемые дамы, господа! — возглашал он, поднимая бокал с «Мозельвейном». — Давайте выпьем за мир! Да, да, не таращите на меня глаза, Петер, это достаточно патриотичный тост... Итак, за мир. За скорый мир! За победный мир! В конце концов все это должно кончиться: и борьба на фронтах, и гранаты, которые швыряют подростки! Стойте, Кюнмахль, я еще не кончил! Так, за германский победный мир, господа! За то, чтобы в следующий раз мы пили в кругу дам, как сегодня, но без огорчений и подозрительности, которые несет с собой война!

Мужчины встали, Полина выпила вслед за Бетиной сидя.

— Это дело мужчин, дорогая, покончить с войной, — сказала ей через стол Бетина, — наше дело служить им, рожать, вынашивать, воспитывать юных, чтобы, того гляди, и они опять полезли в какую-нибудь новую свару.

У Полины кружилась голова. Она кивнула Бетине и подумала, что, кажется, пора уходить. Но тут она поймала взгляд гестаповца, тот смотрел через стол на Бергмана. У Кранца на лице было охотничье, хищное выжидание. Казалось, он выслеживал Руппа. Голова у Полины сразу перестала кружиться. А Бергман разговаривал с Бетиной.

— ...Да, мадам, — отвечал он ей на какой-то вопрос, — раненые и больные похожи друг на друга. Русские, может быть, чуть терпеливее наших.

— Дикари всегда терпеливее к боли, — сказал фон Шренк, — кроме того, они храбрее. Вспомните американских индейцев.

— Господа, — сказал, хмурясь, Бергман, — что за разговоры при дамах?

— О дьявол! — закричал фон Шренк, смеясь и протягивая бокал через стол. — Фрау Мальцов! Простите меня, старого кретина! Я забыл... Но неужели если наши армии воюют, то и мы в состоянии войны? Выпьем, фрау, за русскую храбрость, вы тоже русская, и вы тоже храбрая...

— Я не буду пить за русских! — сказал Кюнмахль, он поглядел на Полину осоловевшими глазами и выпустил из огромной ладони бокал. Тот ударился о стол, опрокинулся и разлился. Кюнмахль сидел, раздвигая и сжимая пальцы, точно готовился кого-то задушить. Огромные с выступившей вязью вен руки его были отвратительны.

— Я не буду пить за русских, — Кюнмахль встал, — я буду их бить, что уже целый год и делаю. И я никому не позволю лупцевать моих ребят только за то, что они пристрелили какого-то паршивого гаденыша, бросающего в нас гранаты! Ты слышишь, Бергман?

Бергман смотрел на него через стол. Он был изжелта-бледен, но спокоен. Бетина морщилась, ей был неприятен скандал, грозящий испортить вечер. Не торопясь и застегивая мундир, встал фон Шренк. У него было холодное и властное лицо.

— Штурмбаннфюрер Кюнмахль, — сказал он, брезгливо глядя на эсэсовца. Тот продолжал пялиться через стол на Бергмана. — Штурмбаннфюрер Кюнмахль! — зазвенел металлом голос фон Шренка.

Кюнмахль вытянулся. Свирепость сошла с его лица. Теперь оно стало грубым и простоватым лицом солдата.

— Давайте на сегодня расстанемся, Кюнмахль, — диктовал фон Шренк, — и советую вам читать как можно больше романов. Там иногда сообщается, как положено вести себя за столом. И в особенности в обществе женщин. До свидания, Кюнмахль!

Штурмбаннфюрер повиновался.

— И это немецкий офицер, — сказала Бетина, вставая, — давно уже я не видела ничего подобного.

— Бетина, — попросил фон Шренк, — давайте отнесемся к этому как к медицинскому явлению. На фронте так бывает.

— Но здесь не фронт! — сказала, садясь, Бетина. — Это мой муж на фронте. А здесь глубокий тыл.

— В России не бывает глубокого тыла, — сказал Кранц, молча наблюдавший предыдущую сцену. — Здесь у всех напряжены нервы, фрау Эммих. И я понимаю Кюнмахля. Как перед этим я понял Бергмана. Я понял вас, господин майор. У вас тоже был нервный срыв, не так ли?

— Вы умница Кранц, — протянул к нему через стол свой бокал фон Шренк. — Вот что значит боевой офицер в гестапо. Он способен понять других. Выпьем за вас, Кранц! Вы умны и понятливы, и, следовательно, разведка и контрразведка в гебитскомиссариате на высоте. — Они выпили.

По лицу фрау фон Эммих было видно, что она скучает. Кранц продолжал посматривать на Бергмана. По лицу постояльца Полина видела, что напряжение не оставляет его.

Кранц встал и начал откланиваться. Он поцеловал руку фрау Эммих, потом с некоторым колебанием руку Полины. Она улыбнулась. Он подозрительно взглянул на нее и подошел прощаться со вставшими мужчинами.

— Благодарю за доставленное удовольствие, полковник!

— Не стоит благодарности, — раскланялся с ним фон Шренк.

— До свидания, майор, — они с Бергманом пожали друг другу руки. — Мне кажется, эта наша встреча не последняя.

Бергман сухо поклонился.

— Буду рад вас видеть у себя.

— Нет, это я буду рад вас видеть у себя, — сказал со значением в голосе Кранц и вышел.

— Я нарочно пригласил эту свинью — сказал, садясь, фон Шренк, — чтобы вы, Рупп, были гарантированы от скандала... Хотя времена переменились... Теперь они пьют с тобой, а потом все же дают ход доносу...

— Эрих! — сказала фрау Эммих, глазами указывая на Полину.

Фон Шренк молча оглядел всех присутствующих и поднял бокал:

— За тишину, дамы и господа! Боже, как я хочу тишины!

Полина пригубила и встала.

— Простите меня, мне пора!

— Ку-да! — закричал, вскакивая, фон Шренк, но взгляд Бетины удержал его. — Мне очень жаль, мадам. С вами было так радостно... Я помолодел душой.