Приключения, 1974 - [38]

Он вышел из землянки, вдохнул свежего воздуха, потом побрел за Коппом. Женщину убили три дня назад. Но гильзы были свежие. Значит, скорее всего, Мирошниченко ждал их. Кто его вывел на базу? И может быть, ждали не их? Не все ли равно теперь кого. Он вспомнил искромсанное ножами тело женщины. Редькин что-то говорил о ней? А, да. Что у Репнева будет там помощница — Аня. Тон был какой-то особенный, а Юрка-чубатый подмигнул Борису при этих словах. Может быть, Редькина что-то связывало с этой Аней? Теперь это было в прошлом. Да и неизвестно, доберется ли сюда сам Редькин. Если собаки отстали от них с Коппом, значит, напали на след кого-то другого... Он остановился. У сосны, где он оставил Каппа, сидели трое в полушубках. Он всмотрелся. Ему махнули рукой: один из троих был Редькин, второй Юрка-чубатый, третьего он не знал.

— Что там? — спросил Редькин, поднимая на него свои дымные глаза. Щетина до скул занавешивала его лицо.

— Ничего, — сказал Репнев. — Труп женщины и вот... — Он протянул бумагу.

Редькин прочитал, сунул в карман.

— Издевались? — спросил он, странно выворачивая шею.

— Тринадцать ножевых ран.

— Волосы какие?

— Черные. Коса.

Редькин закрыл глаза, сглотнул. Минуту сидел зажмурясь.

— Вы тут ждите меня, — приказал он, вставая. — Я сам похороню.

Он ушел, небольшой, ссутуленный, прижав руки к бедрам.

 

По сведениям лесника, с которым Редькин поддерживал связь через Трифоныча, в округе было два отряда. Один — им командовал кадровый офицер Точилин — сидел уже несколько месяцев в глухом бору и не подавал признаков жизни. Второй порой действовал, Однако действовал с какой-то судорожной внезапностью. Про командира его, Будилова, среди местных ходили разные слухи. Пьет, грабит, на суд скор. Но отряд был большой и по-своему отчаянный. Его и выбрал Редькин в качестве ядра для своего будущего соединения.

— Ясен мне теперь этот Будилов, — сказал сквозь зубы Редькин, рассматривая из-за деревьев село. — Нет бы траншейку вырыл. Шлагбаум ему больше нравится. Красивее! — Он зло и смачно выругался.

— Траншейка-то у них тоже есть, — усмехнулся Трифон. — Будилов — он, факт, показушник. Во-он она течет, ядрена корень, траншейка-т. — Он показал на змеистую линию, точно плугом прорезанную на холме у первых домов.

— Так, — сказал, хмурясь и посапывая, Редькин, — это кое-что меняет. Пошли, Борис! А вы, ребята, помните, что я сказал.

Они вдоль деревьев обошли часового, немного проползли по незасеянному полю, добрались до огородов. Деревенька лежала перед ними как на ладони. Две кривые улочки, ясно рисовавшаяся в солнечном блеске каменная церквушка с ободранным барабаном купола, длинное деревянное здание у околицы — школа.

— Двинули, — сказал, весь сжимаясь и тут же рывком разжимаясь, Редькин и, вскочив, зашагал между гряд. Репнев старался не отставать. Пройдя в узкий проулочек, с двух сторон обозначенный слегами соседних дворов, они услышали гармошку и увидели гулево. В одном из дворов отплясывали чубатые хлопцы в армейском обмундировании со споротыми знаками различия, несколько мужиков сидели у длинного, сбитого из жердей стола. Деревенские молодухи тоже были тут, но жались у крыльца. Гармонист в распоясанной гимнастерке рвал мехи гармони.

Следуя за Редькиным, Борис вышел на улочку. Тут же шлялись распоясанные парни самого разгульного вида. Двое из них молча смотрели, как пьяный старик в галошах на босу ногу, в расстегнутом полушубке и сбитой на ухо шапке наливает из бадьи воду в без того уже полные ведра. От одной ограды без любопытства глядели на это три бабы, лузгая семечки.

— Черт, — нервно сказал Редькин, — как же с ними толковать, они тут пьют без просыпа.

— Где штаб? — спросил он, подходя к бородачу в шинели. Тот сунулся в него головой и остановился, дыша самогоном им в лица.

— Какой такой штаб? — спросил он, воинственно пяля на них глаза. — У Будилова штабов не признают!

— Где Будилов живет? — спрашивал Редькин, подтаскивая его к себе за лацкан шинели.

— Брось! — угрожающе сказал бородач, надвигаясь грудью, и вырвал полу шинели из рук Редькина. — Кто такой? Почему командуешь?

Не спеша, вразвалку подошли два парня. Из двора, откуда смотрели бабы, вышли несколько полураздетых мужиков, остановились любопытствуя.

— Я командир партизанского отряда капитан Редькин, — сказал Редькин, в упор глядя на бородача. — Веди к месту сбора.

Бородач мигнул и заулыбался.

— Партизане! — Он захохотал. — Командиры! Ядри твою мочалку! Ванька! Командиры повылазили! Гля! — Он шагнул вплотную к Редькину. — А в сорок первом, капитан, ты где был? В санитарной машине с фронта драпал? Откуда сейчас-то вылез?

Теперь вокруг них стояло уже человек пятнадцать.

Редькин отстранил бородача.

— Давай все к школе, там потолкуем.

Он шагал посреди улицы, небольшой, наглухо затянутый в ремни портупеи, армейская фуражка была ловко посажена на бодливо набыченную голову. Только теперь поспевавший за ним Репнев понял, почему перед походом командир так придирчиво оглядывал каждого. Оба они своим видом начисто отличались от валившей за ними толпы. Здесь — сам порядок, ремни, пуговицы, оружие, там — расстегнутые вороты, распоясанные рубахи, щетинистые лица.