Приключения 1972-1973 - [186]

– Он был искренен в своем горе – Стефан, у которого убили жену и дочь, – робко возразила Богданна.

– Или был хорошим актером, не знаю, не знаю. – Иваньо кончил перебрасывать четки из правой руки в левую, начал – из левой в правую. – Конечно, есть поганые овцы, которые портят стадо. Но в большинстве своем такие люди, как тот, с которым вам не удалось встретиться, искренние, пламенные идеалисты, борются за веру и западную цивилизацию. Наша церковь одобряет их борьбу, а святая наша церковь знает все, она не может одобрять неправое дело.

– Да, конечно, – грустно сказала Богданна. – Церковь знает все.

Иваньо благословил ее, она ушла. Священник долго смотрел вслед удаляющейся девушке, перебирая четки. Рассказ Богданны и тон, которым она говорила, ему не понравились. Он думал, что надо крепче привязать ее, дать такое задание, после которого она боялась бы кары Советской власти, неминуемо шла дальше по дороге, на которую ее толкнул отец Иваньо.

Конечно, будь у него на примете надежный человек, Иваньо даже внимания не обратил бы на простую девушку. Но надежных людей святой отец уже не имел.

2

Отец Иваньо и Демьянко входили в подъезд пятиэтажного дома, которым заканчивалась круто взвивающаяся на гору улочка. «Дом «белых воротничков», – мысленно определил Демьянко. «Белыми воротничками» в старой Польше звали интеллигентную бедноту: мелких чиновников, учителей, служащих, приказчиков. Она населяли такие вот огромные дома: крошечные квартиры, узкие лестницы, мало удобств, много дохода хозяину. Лифтов здесь не полагалось. Демьянко заметил, что шагает Иваньо со ступеньки на ступеньку легко, дыхание его не участилось. Подумал непочтительно: «Здоров пан отец, как боров».

Остановились на четвертом этаже. Иваньо, нажал кнопку электрического звонка.

Дверь отворила девушка лет восемнадцати. В желтом свете маленькой лампочки Демьянко заметил, что у нее круглое лицо, светлые волосы и темные глаза, которые вспыхнули при виде сутаны.

Гибко, с неосознанным изяществом молодости она склонилась перед служителем церкви. Поймала его руку, поцеловала. Иваньо благословил девушку, чуть отодвинулся, пропуская вперед спутника.

– Богданна…

Ощущая ее теплую, крепкую ладонь, Демьянко подумал, что брови и ресницы у нее темные, как глаза, а голос добрый.

Вошли в комнату: фабричная мебель, несколько вышивок крестом вместо картин, на стенах фотографический портрет мужчины с усами «стрелкой», модными много лет назад. «Отец», – догадался Демьянко, переведя взгляд на Богданну; у нее такая же мягкая линия губ, выпуклый лоб, ямочки на щеках.

Пожилая женщина, сидевшая в углу за вязаньем, быстро поднялась и тоже склонилась под благословение.

– Пани Гелена, вы просили подыскать вам хорошего жильца. Вот пан Демьянко.

Лицо пани Гелены было усталое и чуть грустное – женщины, прожившей нелегкую жизнь. Однако в глазах вспыхивали веселые искорки, как у Богданны.

– Очень рада, – и голос Богданна унаследовала от нее. Пани Гелена выговаривала слова мягким контральто. – Надеюсь, вам у нас понравится.

Так Демьянко обрел новый приют. Ему отвели комнату в конце коридора, когда‑то принадлежавшую главе семьи. Мать и дочь занимали две другие.

Богданну Демьянко почти не видел. Она работала кассиршей в заводской столовой, приходила усталая, сразу ложилась спать. Встречаясь, обменивались короткими, ничего не значащими фразами – девушка дичилась, свободное время проводила у себя в комнате за книгой.

Зато с пани Геленой Демьянко подружился быстро. Отвыкший от домашнего уюта, он испытывал особое удовольствие, просиживая с хозяйкой вечера напролет, слушая рассказы о прошлом, о покойном муже, о долгой‑долгой жизни, которая промелькнула как день. В комнате было тихо, чуть стучали спицы (пани Гелена подрабатывала вязаньем, сбывая связанное знакомым), порою Демьянко часами сидел в качалке, не произнося ни слова.

Наверно, пани Гелена не раз говорила с дочерью о жильце и, наверно, говорила хорошее. Демьянко начал замечать дружелюбные улыбки Богданны, ледок в отношениях между ними понемногу таял. Девушка уже не уединялась с книгой, а выходила к Демьянко и матери, порой вставляла словечко в беседу. И тогда Демьянко вдруг ловил себя на том, что эти часы, проведенные в ее обществе, становятся ему особенно дороги.

Не нравилась Демьянко в Богданне и ее матери их крайняя религиозность, доходившая до фанатизма. Обе ежедневно молились дома, аккуратно ходили в Церковь, ревностно выполняли церковные обряды и обычаи. Демьянко привык считать религию утехой стариков или людей с несколько ущербной психикой, не представлял, что молодая, здоровая, жизнерадостная девушка может быть фанатичкой.

Скоро пришлось убедиться, что это так.

Зашел разговор об отце Иваньо.

– О! – с жаром воскликнула Богданна. – Это святой человек! Он недавно поселился рядом с нами, но его уже все полюбили. Мы с мамой ходим молиться только к святой Елижбете, где он служит. Отец Иваньо всем помогает. Когда мама заболела – она часто болеет, – и ей помог.

– Лекарство дал? – догадался Демьянко.

– Нет, – Богданна немного смутилась. – Лекарство дал доктор. А отец Иваньо дважды отслужил молебен о ее выздоровлении.