Приключения 1972-1973 - [17]

Оказывается, Зубов после того трагического случая послал в Ташкент жалобу на Саидхана Мухтарова, но ответ получил такой: «В нашем деле эксперименты недопустимы. Отвечаете своим партбилетом». Джура хотел было сразу же ехать в Ташкент, но Зубов уговорил его подождать до зимы: через два месяца, в январе, в Ташкенте будет общее собрание народной милиции республики, тогда и нужно обратиться либо в спецотдел, либо к самому комиссару лично… А пока следовало подробнее составить протокол, записать допрос Ураза.

Пока я занимался документами, Джура и Зубов думали о том, как разделаться с курбаши Худайберды. Я ничего не знал об их планах, но в один прекрасный день Джура оторвал меня от бумаг вопросом:

– Слушай, Сабир, ты ведь хотел видеть, как женится басмач?

– Конечно, а что?

– Тогда собирайся. Завтра свадьба Худайберды.

Сборы мои были недолгими: оседлать гнедого, взять оружие. Мы тут же пустились в путь и на рассвете были в Шагози – маленьком кишлаке у подножия гор. Я помнил этот кишлак по рассказам Джуры – сюда уехала его Ортикбуш – и теперь с интересом разглядывал его: домов немного, сорок или пятьдесят, но видно, что кишлак сравнительно зажиточный. Я знал, что басмачи не тревожили Шагози, и ходили слухи, будто доставляли они сюда награбленное в других кишлаках.

Остановились мы в доме единственного здесь милиционера, Шадмана‑охотника. Это был пожилой и многодетный пастух. Когда‑то в молодости он, охраняя байское стадо, застрелил двух волков и тем заработал себе славное прозвище «охотник». И после, когда спрашивали его об имени, всегда уже называл себя Шадман‑охотник.

Кишлак Шагози прикорнул у подножия гор, совсем близко к басмачам – приходи да грабь, а уйдешь потом в горы – ищи‑свищи тебя…

Но старый Шадман держался спокойно, помощи от нас не требовал, да я и не помню случая, чтобы он столкнулся с басмачами. Была здесь какая‑то тайна, но такого случая, чтобы он явно навредил нам, тоже известно не было. Так или иначе, когда нам нужно было что‑нибудь в Шагози или заезжали сюда, мы всегда обращались к Шадману, и он не отказывал в помощи. Тут вроде все было ясно. А вот то, что он не обращался за поддержкой и с просьбами к милиции, было гораздо интереснее. Я подозревал, что старый Шадман одинаково хорошо ладит и с милицией, и с басмачами: мол, когда ты брал – я не видал. И такое случалось в те дни.

Сегодня он встретил Джуру словами:

– Ничего не мог узнать для тебя, братец. Видно, потерял ты след.

Я понял – Джура просил Шадмана узнать что‑нибудь о своей пропавшей жене.

– Говорят, есть в округе два‑три старика, которые жили здесь раньше, да как найдешь? Времена неспокойные, сам видишь. Однако постараюсь, постараюсь… Вы по этому делу сюда или как?

– На свадьбу хотим попасть, – ответил Джура.

– Да. – Шадман‑охотник покачал головой. – Думаешь, перейдет?

– Поговорим, тогда и увидим.

– Нет, этот не перейдет, не жди. И помощь ему поступает из Оша, силы у него большие… Но вообще‑то» конечно, кто знает, кто знает…

Шадман налил нам чаю, мы выпили по пиалушке и поднялись.

– Место все то же? – спросил Джура.

– Да, только будь осторожен. Не дразни его…

Тон, каким сказал эти слова Шадман‑охотник, не сулил нам ничего доброго, И правда, куда нас несет? Разве басмачи выпустят живыми?

Джура заметил мое волнение, но ничего не сказал мне, а ответил Шадману:

– Послов не убивают.

Мы выехали из Шагози, и сразу качался подъем. Мелкий холодный дождь, ветер пронизывает насквозь, вершины гор белые от снега – такой запомнил я дорогу на перевал.

Наконец тропинка повела вниз. И тут навстречу нам выехал всадник, при сабле, за плечом винтовка.

– Кто такие?

– Люди Аппанбая, – ответил Джура.

Басмач не понял.

– Не знаю никакого Аппанбая, но лошадь под товарищем твоим – Ураэа.

– Саидхан дал. Проводи к Худайберды.

Басмач, видно,не знал, начто решиться. Джура заметил его колебания и распорядился властно:

– К земле прирос, да? Чего медлишь? Веди!

Басмач буркнул что‑то себе под нос, но все же повернул лошадь и повел нас вниз. В ущелье дорогу нам преградили еще четверо верховых.

– От Саидхана, – сказал им басмач, и они повели нас дальше, в горы.

Я не понимал, почему Джура назвался человеком Аппанбая, почему объявил, что мы от Саидхана. Что еще за Саидхан? Даже обиделся немного‑

Потом уже Джура сказал мне, что сердцем чуял – связан Саидхан Мухтаров с басмачами. Он рисковал, конечно, называя это имя, но не ошибся. Единственного, кто мог бы рассказать нам правду – Ураза, – Мухтаров убил. Но если не был он врагом, почему расстрелял людей, сдавшихся в плен, почему не подождал нас?

Когда мы поднялись на второй перевал, ветер разогнал тучи, и видно было, что солнце уже клонится к закату.

Вдали, на равнине, поднимались в разных местах струйки белого дыма. Мы начали спуск, и скоро порыв ветра донес до наших ушей звук бубна. Тех четырех конных, что сопровождали нас, сменили уже другие четверо – постарше, возрастом равные Джуре, и снаряжены были побогаче: хромовые сапоги, чапаны из бекасама, у всех английские винтовки.

Проехали еще километра два, и видны сделались шатры, послышались громкие голоса, смех, долетел запах только что закрытого для упарки плова.