Приключения, 1971 - [107]

Иванова мать перекрестилась и удалилась, за ней исчезли в дверном проеме Ревекка с дедом.

— И вы идите, — сказал отец Марысе и матери, — ты, Лиза, постель приготовь. Савва там как?

— Спит, — сразу успокаиваясь, сказала мать, — ему бомбу брось под нос, и то не проснется.

— Вы, Стефан, останьтесь, — сказал отец.

Стефан подтолкнул Марысю, шикнул на Кшиську и опустил наконец свое ружье. Я шмыгнул в коридор и затаился. Слышно было, как прошлепали Кшиська и Марыся, как топчется Стефан, как шумно дышит отец.

— Стефан, — сказал отец, когда все стихло, — уезжайте.

— Як пан мувит? — сказал Стефан. — Уехаць? Это моя земля, зачем мне бросать ее?

— Стефан, — сказал отец, — сегодня стреляли в Кшисю.

— Цо? — изумился голос Стефана.

— Слушайте, Стефан, — сказал отец, — ваша Кшися помогла поймать одного бандеровца. К несчастью, ее видели. Там были посторонние. Вы понимаете, что будет, нет?

С минуту оба молчали.

— Дзенькую пану, — сказал подрагивающий голос Стефана, — дзенькую ото всего сердця. Я останусь. Здесь я родился. Я останусь, и Марыся тоже. Кшися — ни. Ей нельзя.

— Я могу помочь устроить ее в интернат, — сказал отец, — хотите?

— Ни,— сказал Стефан,— дзенькую пану. Она уедет домой. Там у нее есть крэвни. Родственники по-вашему.

— И как можно скорее, — сказал отец, — а то...

— До святу, — сказал Стефан, — дзенькую пану. Бардзо дзенькую!

Отец прошел мимо меня. Я постоял в темноте, хотел было еще раз взглянуть в окно Кшиськи, но раздумал и отправился домой. Отец что-то рассказывал матери, когда я вошел.

— Ты где бегаешь? — кинулась ко мне мать. — Совсем от рук отбился.

— Погоди, — сказал отец, — дай кончу.

На кровати по-прежнему тонкой фистулой завивался храп Саввы.

— И я отпустил его, — отец смотрел на мать.

Она долго качала из стороны в сторону головой, потом сказала:

— Алеша, Алеша, я просто отказываюсь тебя понимать.

— А я все объясню, — терпеливо сказал отец, — ты спрашивай.

— Если уж поймал, то отведи куда следует, — сказала мать, — разве в милиции не разберутся?

— Трудные времена сейчас, — сказал отец, — резкие времена, Лизок, тут можно и не разобраться.

— Но он же стрелял в девочку!

— Он был оглушен, запуган, забит.

— Но ведь он завтра не придет, и что тогда ты сделаешь?

— Сделаю то, что скажет совесть.

— Что?

— Пойду в управление МГБ и все расскажу сам.

— Алеша, — сказала мать и заплакала, — ты как ребенок. Кажешься кому-то сильным, прямым, а сам как ребенок...

Отец странно закосил глазами и отвернулся.

— Из-за этой девчонки попал под следствие, — загибала пальцы мать, — отпустил бандита...

— У него мать есть, как у нашего Тольки, как я ей в лицо посмотрю? К тому же он еще не бандит, его заставили.

— Пусть не растит таких детей! — крикнула мать. — Алешенька, — в голос заплакала она, — придет — не придет этот идиот, прошу об одном, умоляю, не ходи в управление... Ведь никто же не знает!

Лицо его дрогнуло, он посмотрел себе под ноги.

— Конечно, — сказал он, — никто. Это так. Но это же моя страна, Лиза, и я хочу жить с чистыми руками. Мы ведь принесли сюда иную жизнь.

Мать утерла слезы и сжала губы.

— Ты думаешь только о себе, Алексей, — сказала она, — о себе и о человечестве, до нас с Толькой твои мысли не опускаются.

— Зачем продолжать, — сказал отец и сел на постеленный на полу матрац.

— Ты эгоист, — сказала мать и стала сдвигать стулья для моей постели, — ты эгоист, Алексей... — Она выпрямилась и закусила губу. — Алешенька...

Она кинулась к отцу, он встал, и они обнялись.

Я подошел и встал рядом, отец заметил меня и прижал к себе, так и стояли мы трое, обнявшись.

В окно резко забарабанили. Отец дернулся, отвел руки матери и мои и подошел к окну.

— Граждане, — сказал резкий голос за окном, — у вас тут стреляли?

— Да, где-то поблизости, — сказал отец.

— Раз не спите, выйдите на минутку.

Отец прошел к двери, теперь мать сама толкнула меня за ним. Я выскочил на крыльцо. Отец стоял в куче солдат, и все они смотрели на что-то темное на земле. Я подошел. Всмотрелся. На плащ-палатке, забросив назад голову и весь прогнувшись, лежал Иван. В виске его чернела маленькая дырочка, и толстый черный жгут сбегал от виска на щеку.

— Убили? — спросил отец.

— Черт его знает, — сказал невысокий крепыш в фуражке, — может, убили, а может, сам. Вот эта игрушка рядом с ним лежала.

Я взглянул в его ладонь. При свете фонаря отблескивал вороненой сталью маленький браунинг. Отец молчал, я тоже стоял молча.

— Это наш сосед, — сказал отец, — Иван Кудлай. Тут живет его мать... Но я бы на вашем месте не говорил ей сейчас... Лучше утром.

— Есть, — сказал старший с резким голосом, — мы его сейчас под низ стянем, там у нас машина. Отвезем в морг. А утром старушку известим. Берись, ребята!

Они взялись за края плащ-палатки, подняли и понесли вниз тело, шаги их быстро затихли в шуме ветра.

— Эх, дурак, — сказал отец и сел на крыльцо.

— Ты что, па? — спросил я.

— Забыл обыскать его, — пробормотал он, — забыл... — Он вскинул на меня глаза и сдержался.

Сзади скрипнула калитка. Мы с отцом обернулись. Кто-то шел по Стефановой половине.

Мы поднялись. Блеснул и ударил по глазам фонарик и тут же отскочил лучом в сторону.