Приключение - [6]

Сивачев бессильно опустился на стул.

Может быть и удар. Может быть и фабрика горела случайно, но в мыслях его оба случая связывались с человеком в ермолке.

Человек этот вчера, выпустив свои шары, не ждал их назад, а смотрел в подзорную трубу и что-то делал подле своей машины. Человек этот позднее навел трубу прямо на окошко в гостиной и несомненно ясно увидел Хрущова с биноклем. Это было жуткое мгновенье. А теперь… фабрика сгорела, Хрущов мертв.

Комната понемногу наполнялась людьми.

Сивачев перебрался в маленькую гостиную и сел там между печкой и пианино, откуда вчера смотрел из своего бинокля.

Он поднял глаза и стал смотреть в сторону зловещей стены. Она поднималась над крышами других домов, и он увидал одинокое окошко. Оно было раскрыто и Сивачеву показалась в нем фигура человека.

Разглядеть его он не мог. Может быть он теперь следит через подзорную трубу за тем, что происходит здесь.

Сивачев оглянулся, ища бинокль, и вдруг на полу у окошка увидал блестящий предмет. Он осторожно подошел, нагнулся и поднял. Сомнения не было. Это была расплавленная и потом застывшая алюминиевая оправа бинокля.

Сивачев зажал свою находку в руке и потихоньку вышел из квартиры.

День выпал исключительный.

Сивачев зашел в столовую, наскоро пообедал и по телефону позвал к себе домой Барсукова.

IX

Вернувшись домой, Сивачев лег отдохнуть. Было уже семь часов.

За стеной тарахтела швейная машина, и он тотчас заснул под ее однообразный шум и проснулся только тогда, когда в соседней комнате раздался голос Барсукова:

— Есть жив человек?

— Есть, есть! — отозвался Сивачев.

Барсуков бросил на стол шляпу, взлохматил свои волосы, опустился на диван и закурил папиросу.

— Чорт возьми, высоконько вы живете. Лез, лез. Ну, что у вас за дела?

— Большое дело, — ответил Сивачев.

— Так. Ну, выкладывайте.

Барсуков выпрямился на диване.

— Скажите, как могло это произойти? — спросил Сивачев, кладя на стол сплавленные кусок железа и оправу бинокля.

Барсуков взял их в руки, внимательно осмотрел и положил на стол.

— Что за вопрос? — ответил он, — это — сплавленное железо, это — алюминий.

— На пожаре могли сплавиться?

Барсуков тряхнул головой.

— Зависит от степени жара. Алюминий свободно, хотя все-таки… Для него нужно 700 градусов. Это возможно. Что касается железа, для этого требуется 1.550. Это уже труднее…

— А если электричество, молния?

— Ну, тогда и золото, и платину сплавишь.

Сивачев кивнул.

— Теперь еще вопрос. Вот вы говорили, что кто-то получил шарообразную молнию…

— Плантэ…

— Ну, вот, Плантэ! А можно ли этакую молнию послать куда-нибудь? Пустить как пулю или мину?

Барсуков пожал плечами.

— Чего теперь нельзя… Сейчас мы еще не знаем этого секрета, но несомненно над этим думают. Да вот вам! Недавно было опубликовано, что Маркони изобрел аппарат для передачи электрической энергии на расстоянии. А у нас в Нижнем профессор Бонч-Бруевич передал электрическую энергию через Волгу. Правда, совсем малой силы, но передал. Понятно, в обоих случаях это не шарообразная молния. Это вероятно вроде радиопередачи, но не все ли равно? В наше время чудеса исчезают или, наоборот, все кругом становится чудесным. Но для чего это вам? Любопытства ради?

— Не только. Тут большое дело, и я к вам обратился, потому что одного вас знаю. Так сказать спеца.

Барсуков пытливо посмотрел на него.

X

С полчаса смотрел Барсуков в бинокль. Потом положил бинокль на подоконник и откинулся на спинку стула. Лицо его покраснело, глаза блестели.

— Да, чорт возьми! — проговорил он, — это занимательно.

Сивачев кивнул.

— Вы видели, как он пускал шары?

— Видел… три шара один за другим…

— И они вернулись?

— Два.

— Значит он смотрел в трубу?

— Смотрел. Потом закрыл окошко. Кажется смеялся. Но что у него за приборы? Кто он?

Барсуков вскочил со стула.

— Ну, а теперь я вам расскажу свои истории, — сказал Сивачев и подробно рассказал про знакомство с Хрущовым, про свои наблюдения, пожар фабрики и смерть Хрущова.

Во время его рассказа Барсуков садился, вскакивал, бегал по комнате и ерошил волосы.

Сивачев окончил, помолчал и спросил;

— Ну, что вы скажете?

— Ах, чорт возьми! Изобретатель, гений, преступник, сумасшедший!.. Все вместе. Можно самому с ума сойти.

— Но что же нам делать?

Лицо Барсукова приняло озабоченное выражение. Он закурил, окружил себя дымом и уже спокойно заговорил:

— Да, задача. Найти его, вы говорите, легко?

Сивачев кивнул.

— Арестовать его нет смысла. Доказать преступления вы не сможете. Понять его приборы — тоже. Да он их испортит. А надо и то, и другое и третье.

— То есть?

— Надо знать тайну его изобретения. Это великое достижение. Размеры его вреда и пользы нельзя и исчислить. Для техники, для войны, для хозяйства, для науки…

Барсуков опять вскочил.

— Потом надо установить его преступления — поджог, убийство. Потом арестовать и судить. Судить и расстрелять. Да! Да!

XI

В трамвае Сивачев доехал до остановки у церкви и пошел по Воздвиженской улице.

Он шел уверенно, хорошо зная дорогу.

Сейчас будет Глазовая улица. Он повернет налево, и перед ним окажется стена, которую он так хорошо знает, дом, который ему так нужен.

И действительно, едва он свернул на Глазовую улицу, как увидел перед собою унылый пустырь, покрытый грудами битого кирпича, гребень обвалившейся стены, торчащую, как гнилой зуб, трубу, а за этим пустырем высокую в пять этажей черную потрескавшуюся стену с тремя окнами.