Приключение пляжное и любовное - [4]

Натали, начавшая безудержно хохотать на "меерхольдовых арапчатах", внезапно смолкла и пристально поглядела мне в глаза, приподняв дымчатые очки в тонкой оправе. Я смущенно наблюдал, как она катает мизинцем ноги выкатившееся из сумки яблоко, и вот - утопила в песке. "Ответьте мне, Натали, а вот вчерашнего дня Вы искупались и, одолевая воду, выходили на берег, а мимо шествовали, ну те, зверьки - переселенцы и пушистый, зобастый в шортах - мне показалось, он Вас узнал и испугался. Вы не знакомы?

- Знакомы? Как будто нет, хотя я где-то его видела - у Тарковского или у Очкаленко, что, впрочем, одно и тоже.

Идея акульих плавников неразрывно связана с понятием (появлением) дневных призраков за занавеской.

- Я не акула, мой дорогой, и плаваю не в поисках пропитания, а ради удовольствия, какое нахожу в привычной стройности, и слушаю Вас из удовольствия, так что бросьте свои неповоротливые сравнения и рассказывайте про Элвиса и его гунявых антиподов - мне нравится Ваша свирепость.

- Мне тоже, - в неблагонадежных глазках Азизяна холодное чванство нацмена и подспудное злорадство сменило мечтательную подслеповатость рукоблудия, но в глазах Слезы стояли искренние слезы - вещество для меня редкое, ибо подлинные скорби обучают нас сдержанности.

Принимая из моих рук вино, откровенный Слеза прежде осушил бутылку до дна, после чего сказал: "Верно! Пускай окаянная немочь с немытыми волосами навязывает белому человеку свой пинкфлойд, пускай фриппы и заппы - эти свидригайловские писаришки мостачат свой убогий авангард, мы, т. е. ты, Герман, и я Эдвиса не забудем и не променяем ни за что на свете. Станица за станицей идут на нас они, приляжем за бойницы, раздуем фитили".

Тоска съедает душу не потому только, что ушел из мира еще молодой певец, всегда стемившийся быть хорошим примером - трезвенник смолоду, отчизнолюбец каких поискать - тоскливо от того, что унылый дух не отступает и гудит - во время, во время.

Громоздкие романисты чуют конец света, но они похожи на вымерающих ящеров... Однако разве ящер и любая иная Божия тварь, исчезающая с лица земли, менее достойна сочувствия из-за своих костяных наростов и размеров.

Когда в дребезжащем салоне автобуса из чьего-нибудь рта вырывается вздох и через обоняние отзывается в Вашей памяти - чем? Постылым букетцем из пищи, духов, табачок, что Вам мешает взбеситься? То, что в нездоровом воздухе, изошедшем изо рта некрасивой пассажирки, тот же уровень тепла, что согревало Вас в обстоятельствах самых романтических... Но у Вас, Натали, дыхание необычайно легкое и благоуханное, то самое дыхание, что должно быть у дриад и привидений!

- "Дриада" - всего лишь дэзик в наше время, - немного сонно произнесла Натали, и я понял, что сегодняшнее наше свидание скоро закончится, - "а выходцы с того света", - тут она запнулась и, чудно откинув голову, подалась всем телом назад, почти касаясь лопатками песка - и замерла в такой позе даже бездыханно.

Далеко заполночь брэнди и ананасовый сок помогли сну одолеть меня, и я заснул с чувством благодарности и именем "Натали" на губах.

День выдался теплый, но облачный. От того обычные купальщики предпочитали играть в мяч, судя по фасонам купальников и по схожести выговора, это были две супружеские пары и друг детства. Вода отступила, и по возникшей полоске мокрого песка, оставляя неглубокие следы, неторопко прошел уборщик с кожаной кисою - совсем еще крепкий старик - бритый, с седым густым волосом, похожий и на малоросса и на грека. Ему на встречу двигался темный силуэт, так получилось, что мяч шлепнулся в песок прямо у ног фигуры выбросив ноги, точно баядера в волшебном фонаре, она (я узнал Натали) послала резиновый снаряд точно в руки благодарного игрока.

Я уже привык к тому, что черты её лица обозначались не сразу - её невозможно было узнать издалека иначе, как по безупречно очерченной фигуре.

- В раннем отрочестве, Натали, я считал наипостыднейшим событием нашего века Нюрнбергский процесс (я знал, что от такого признания Ваши глаза вспыхнут еще ярче, чем пылали они, когда светили мессершмитами и юнкерсами улетавшим в оскверненную испарениями неполноценных ночь).

- Побойтесь Бога - в искусственном цыганском теноре едва ли не больше мужества и самобытности, чем во всей "люфтваффе".

- Когда я пытаюсь сказать Вам что-нибудь лестное, язык мой начинает вести себя капризно, очень капризно - это, правда, но ведь и Поль Анка, признаваясь в любви к Дайане, сперва от избытка неясности сумел издать свои восемь "О!" Их так и печатали потом в советских фельетонах.

В задумчивости и жеманно поджав губы, Натали написала на песке магическое кольцо:

- И что же, Анка нашел в дальнейшем что-то лучшее?

- Ну да! Позднее он пел: "Я так...я так люблю тебя" и число гласных "О" сократилось до пяти.

- Гениально! Мы как будто изучаем последнюю реплику утопающего.

- Знаете, меня ужасает мысль об ужине (со мной учился переросток Бужин, он являлся на занятия с папкой, промасленной как блин от жирной выпечки, позднее он стал моряком). Но я знаю, как угнетающе действует на собеседника голод. Моя привязанность к коньяку из приобретений новейших, я приписываю это одиночеству. Вам, наверно, случалось отмечать, что в коллективах предпочитают напитки дешевых видов?