Приключение - [7]

— Сорок один, — сказал он со вздохом, — бедный Хью!

Капитан Ольсон предложил хозяину виски.

— И думать нечего, — отказался Шелдон.

Он послал за приказчиком и распорядился вырыть яму и сколотить из ящиков гроб. Для покойников черной масти гробов не полагалось. Их выносили из барака на щите из оцинкованного железа и сваливали голых в общую яму. Отдав приказание, Шелдон снова растянулся на своей качалке и сомкнул веки.

— Это был сущий ад! — изрек капитан, подливая в стакан свой живительной влаги. — Это был сущий ад! — повторил он, вытирая усы. — Встречный ветер и штиль. Верите ли, мистер Шелдон? Целых десять дней мы дрейфовали[14] возле банки! Акулы гнались за нами целыми стаями, привлеченные трупами, которые мы то и дело выбрасывали за борт. Они хватались за весла, когда мы подъезжали на ялике к берегу. Провались эти проклятые Соломоновы острова в преисподнюю!

Все это от воды в устье Оуга. Я накачал ее во все наши бочки. Нельзя было знать, какая это вода. Когда мы набирали ее, все обстояло благополучно. Мы завербовали шестьдесят человек — полный комплект. Да судовой команды было у меня человек пятнадцать. Мы не переставали хоронить днем и ночью. Эта сволочь, черт их знает, и жить не хотят. Они околевают вам назло. Из команды моей на ногах осталось всего только трое. Пятеро свалилось. Семеро умерло. О, это — ад кромешный! Что тут делать прикажете?

— А сколько завербованных остается в живых? — спросил Шелдон.

— Половина. Человек тридцать. Из них два десятка валяются, а десять кое-как еще держатся на ногах.

Шелдон вздохнул.

— Значит, госпиталь придется развернуть. Надо как-нибудь их высадить на берег. Вайсбери, эй, ты, Вайсбери, звони в колокола, фелла, во всю мочь!

Полевых работников, оторванных от дела в неурочный час, поделили на отряды. Одних послали в лес за бревнами для построек, других — за кровельным тростником, а сорок человек подняли вельбот, на головах отнесли его к берегу и спустили в воду. Шелдон стиснул зубы и нечеловеческим усилием воли лишний раз показал, что он в кулаке держит ускользавшую власть над Берандской плантацией.

— Вы видели барометр? — крикнул ему с нижней площадки лестницы капитан Ольсон, отправлявшийся выгружать больных.

— Нет еще, — ответил Шелдон. — А что, падает?

— Упал здорово!

— Так вы лучше оставайтесь на борту и ночуйте там, — посоветовал Шелдон, — не беспокойтесь о предстоящих похоронах. Я позабочусь о бедном Хью…

— Один негр издох, мы бросили якорь.

Капитан просто-напросто доводил до сведения хозяина о свершившемся факте, но в то же время как будто и ожидал приказания. Шелдон неожиданно вспылил.

— Выкиньте его за борт! — вскричал он. — Ведь на них не напасешься могил!

— Мне надо было только узнать, вот и все! — отвечал капитан, нисколько не обижаясь.

Шелдон устыдился своей ребяческой выходки.

— О-о, капитан Ольсон! — закричал он вдогонку. — Приходите, пожалуйста, если можно, навестить меня завтра утречком. Если же вам самим нельзя будет оторваться, присылайте штурмана.

— Ладно, я сам приду к вам. Мистер Джонсон скончался, сэр. Я и забыл вам сказать. Три дня назад, сэр. Упокой, Господи, его душу.

Шелдон проводил глазами капитана «Джесси», быстро удалявшегося по дорожке, размахивая руками и призывавшего все громы небесные на эти трижды проклятые Соломоновы острова.

Потом он посмотрел на «Джесси», лениво колыхавшуюся на блещущих волнах, и перевел взгляд на северо-запад, где вырастали над островом Флоридой целые горы массивных и грозных туч. Отвернувшись от моря, он грустно посмотрел на своего компаньона и велел внести его в комнату. Но Хью Друммонд уже расставался с жизнью. Дыхания уже не было слышно. Прикоснувшись к его телу рукой, Шелдон убедился, что температура умирающего стремительно падает. Должно быть, она уже понижалась в то время, когда градусник показывал 41. Больной догорал. Шелдон опустился перед ним на колени. Его обступила домашняя челядь в белых сорочках и трусиках, резко контрастировавших с их темной лоснящейся кожей, дикими лицами, обвешенными тяжелыми серьгами и блестящими кольцами. Наконец, Шелдон кое-как приподнялся и опять повалился, как подкошенный, в свое кресло. Как ни тяжела была весь день жара, теперь ее гнет увеличился еще более. Становилось трудно дышать. Больной положительно задыхался. На лицах и голых телах собравшихся прислужников крупными каплями выступил пот.

— Хозяин, — робко заикнулся один из них, — идет ветер, большой ветер.

Шелдон, молча и не оборачиваясь, кивнул головой. Он был очень привязан к Друммонду. Кончина друга и предстоящие похороны прибавляли новое и невыносимо тяжелое бремя ко всему тому, что он уже перенес. Его охватило такое чувство, — нет, не чувство, а полная уверенность в том, что ему не остается ничего другого, как махнуть рукой на все, сомкнуть веки, забыться и раствориться в бесконечности, умереть. Он знал, что так будет. Казалось, стоило только закрыть глаза и отдаться течению, ибо жизнь его уже висела на волоске и поддерживалась единственно лишь усилием воли. Ему казалось, что начинается агония и что предсмертные муки готовы накинуться и окончательно растерзать его бренное тело. Глупо было цепляться за жизнь. Он столько раз уже умирал. К чему умножать эти мучительные опыты, отодвигая от себя настоящую смерть? Ведь он нисколько не страшится и даже призывает ее. Его изможденная плоть и подавленный дух ищут смерти. Огонь едва тлеет, так пусть же погаснет. Но его мозг продолжал работать, и он наблюдал за тем, что происходило на побережье. Два вельбота пристали к берегу. Высаженные больные, — одни — на носилках, другие — на плечах у товарищей, — тащились печальной процессией. Шелдон видел, как гонимые ветром тучи заволокли небо, и вспомнил о больных чернокожих в бараке. Там, наверно, ожидали от него каких-нибудь распоряжений. Лежать и спать или умирать, когда предстояло выполнить неотложную задачу, было противно его натуре.