Приключение - [10]

— Гостеприимный хозяин, нечего сказать, — произнесла она взамен приветствия. — По-видимому, вы совершенно равнодушны к бедным чужеземцам, которые тонут или выбрасываются на берег на ваших глазах.

— Я… я прошу прощения, извините, — пробормотал Шелдон невнятно, привставая с кресла с невероятным трудом.

Ноги его подкосились, дыхание захватило и он почувствовал, что опускается на пол. Но, падая в обморок, он успел подметить выражение испуга в глазах встревоженной незнакомки, и это доставило ему мимолетное утешение. Последней его мыслью было, что первый раз в жизни он теряет сознание.

Удар колокола вывел его из забытья. Придя в сознание, он увидел, что лежит на своей постели в комнате. Часы показывали седьмой час, а по направлению заливавших комнату солнечных лучей он догадался, что было утро. Прежде всего он подумал, что на него было совершено какое-то покушение. Потом он увидел висевшие на стене шляпу «Стэтсон», пояс с патронами и длинноствольный револьвер Кольта № 38.

Изящный ремешок перевязи напомнил ему что-то женственное, и он сразу представил себе всю картину событий вчерашнего дня. В воображении мелькнули: вельбот, серые глаза, сверкавшие задорным огоньком, и насупленные брови. Должно быть, это она и звонила сейчас в колокол. Спешные заботы опять нахлынули на него; он приподнялся на кровати, опираясь о стенку, и кисейный полог от москитов закружился перед его глазами. Он все еще сидел в таком положении, закрыв глаза, чтобы избавиться от головокружения и держась за стену, как вдруг услышал голос самозваной сиделки:

— Извольте снова прилечь, милостивый государь!

Интонация была повелительная, резкая, свидетельствующая о решительном и своенравном характере девушки.

Вместе с тем он почувствовал, что одной рукой его заставляют лечь спиной на подушку, а другой осторожно поддерживают сзади, смягчая падение.

— Вы пролежали без сознания целые сутки, — добавила она, — мне пришлось взять все хозяйство на себя. Вы не встанете с постели, пока я вам этого не разрешу, не раньше. Скажите, какое лекарство вы принимаете? Хинин? Вот порошок в десять гран. Так, хорошо. Вы должны меня слушаться.

— Милая барышня… — запротестовал он.

— Замолчите, вам не позволяется говорить, — перебила она его, — то есть спорить нельзя. Говорить что-нибудь другое вы можете.

— Но плантация…

— Плантация не нуждается в вашей смерти. Не хотите ли узнать что-нибудь обо мне? Ваше молчание обижает меня. Я потерпела кораблекрушение, а вам до меня, как будто, нет никакого дела, и у вас только и разговора, что об этой злосчастной плантации. Разве вы не чувствуете, что я сгораю желанием рассказать кому-нибудь о моем первом кораблекрушении?

Шелдон улыбнулся. Это была первая его улыбка за все эти долгие, мучительные недели. И улыбку эту вызвали не столько сами слова, сколько сопровождавшее их выражение лица этой девушки, веселое, шутливое и лукавое в одно и то же время, ее смеющиеся глаза и уморительные гримасы. Его заинтересовало, сколько ей может быть лет, и он ответил:

— Да, пожалуйста, расскажите!

— Нет, не стану, теперь не стану, — возразила она капризно, тряхнув головкой. — Я найду себе какого-нибудь другого собеседника, которого не придется упрашивать выслушать интересную историю моих приключений. Прежде всего мне нужны ваши указания. Когда надо звонить в колокол на полевые работы, я уже знаю, но этим ограничивается почти все то, что мне удалось выведать до сих пор. Я не понимаю диковинного жаргона ваших людей. Когда им звонить на обед?

— В одиннадцать часов. Во втором часу они снова принимаются за работу.

— Хорошо, благодарю вас. А теперь извольте сказать, где находится ключ от кладовой? Мне нужно накормить своих людей.

— Ваших людей?! — воскликнул он с ужасом. — Консервами? О, нет! Пошлите их в людскую: пусть обедают вместе с рабочими.

Глаза девушки сверкнули так же, как и третьего дня, и брови ее так же точно насупились.

— Этого я не допущу; мои слуги — люди. Я побывала в ваших жалких бараках и видела, чем питаются эти несчастные рабочие, фу, картошкой. Без соли. Без всякой приправы. Одним только картофелем. Может быть, я не разобрала как следует, но они, кажется, уверяли, что никогда ничего другого не видели за столом. Два раза в день, и так всю неделю. Неужели правда? Мои люди ни за что на свете не согласились бы на такой режим. Где ключи?

— Они висят на вешалке над часами.

Он уступил довольно кротко, но когда она отыскала ключи и стала снимать их, то услышала, как он пробормотал:

— Этого еще не хватало, неграм консервы!

Замечание это задело ее за живое. Она рассердилась не на шутку и вся вспыхнула румянцем.

— Мои люди — не негры; чем вы скорее это усвоите, тем будет лучше для наших взаимных отношений. Что же касается консервов, то я за них заплачу. Пожалуйста, не беспокойтесь на этот счет. Вам не следует волноваться, это может вам повредить. А я не засижусь у вас долго: я пробуду здесь до тех пор, пока вы не поправитесь, и уеду с сознанием, что не оставила на произвол судьбы нуждающегося в помощи белого человека.

— Вы — американка, скажите? — спросил он смиренно.

Неожиданный вопрос несколько смутил ее.