Приказано - спасти... - [63]

- Да на кой черт мне твои побрякушки, - рявкнул артиллерист. - что ты меня агитируешь, будто политрук! Какой "конец войны"? Мы, может, завтра сдохнем!

- Все сдохнем, - согласился Чекунов. - Кто раньше, кто позже. Костлявую еще никто не обманул... Но и сдохнуть надо - человеком.

- Нахер это нужно, я жить хочу! - здоровяка явно "понесло"

- А они, не хотят?! - голос Фиры, про которую все успели позабыть, ударил по нервам людей. И этот голос словно сорвал какую-то пелену оцепенения с людей. Красноармейцы зашевелились, оглядываясь друг на друга, заговорили неразборчиво.

Ободренная Дольская шагнула вперед:

- Разве, они не такие же люди, как вы? Или, своя рубаха - ближе к телу будет?!

Снова неразборчивое бурчание из толпы.

- Да, что ты лезешь, - ударом кулака в грудь, артиллерист отшвырнул девушку назад. Замахнулся еще раз, но не успел... Сухо щелкнул выстрел, на лице артиллериста проявилось плаксиво-детское выражение, и он всхлипнул и медленно завалился назад, на расступившихся людей. Шилин обернулся: возле прицепа, держась одной рукой за доски борта, стоял капитан Масленников. В вытянутой на всю длину правой руке, лоснился воронением ТТ. Черный зрачок дула качался из стороны в сторону, рассматривая окружающих. Затем ствол медленно опустился вниз.

- Товарищ капитан, - вскочила сбитая на землю Фира, - вы же не видите, зачем вы стреляли?!

- В таких сволочей я и слепым попадать смогу, - оскалился капитан, - и никто мне это не запретит!

- Что же вы наделали, он бы мне ничего не сделал!- Фиру остановить было не так легко. Забыв про свою боль, она бросилась к упавшему:

- Борис Алексеевич запрещал вам выходить из фургона! И если он ранен, это не значит...

- Борис Алексеевич мне уже ничего не запретит, - очень спокойным голосом перебил ее Маслеников, - и никому, ничего не запретит...

Санитарка Эсфирь Дольская

..."Идиот! Кретин! Зачем драться, если сам - трус? Теперь, лежи, придурок с пулей. Вон и сознание потерял, хоть и в ногу попало. Так, разрезать штанину (хорошо, что перочинный ножичек при себе). Кровь не бьет, значит, артерию не перебило. Сквозное, слава Богу. Жить будет. Но Сивакову я пожалуюсь! Кто разрешил Виктору Ивановичу выходить?" - лихорадочные мысли метались в голове Фиры, пока руки сами проделывали нужные манипуляции. И, даже перетягивая рану, Дольская успевала читать нотацию летчику. Тот что-то отвечал, но Фира не вслушивалась в его слова... "Никому, ничего не запретит" - смысл фразы не сразу дошел до сознания девушки. Медленно она повернула голову в сторону прицепа. Маслеников все так же стоял возле борта, и даже дымок, казалось, еще сочился из ствола пистолета. Но уже что-то изменилось в окружающем мире, резко и бесповоротно. Что-то очень важное исчезло, ушло за грань мира и уже не догнать, не вернуть, то, что еще мгновение назад было рядом... Еще надеясь на чудо, Фира перевела взгляд на Чекунова, на Шилина, и, хотя не было произнесено ни слова, по их лицам, она поняла, что не ошиблась и самое страшное произошло...

Сразу стало пустым и ненужным, то, что волновало еще секунду назад. Равнодушным взглядом Дольская мазнула по свеженаложенной повязке с расплывающимся пятном крови. Поднялась на ноги. Нож и бинт упали в сухую траву, что-то заскулил раненый, но это уже ничего не значило. В наступившей тишине Фира двинулась к Масленикову. Неловко откачнувшись, летчик двинулся ей навстречу. Встретились на полпути до фургона. Маслеников был на голову выше Дольской, но сейчас, он весь ссутулился, стал ниже. Глядя прямо в лицо Фире, тихо произнес:

- Он знал, что умрет, еще там, на дороге, когда его ранило. Врач, все же... И тогда... Он приказал не останавливаться. Сказал, что это бесполезно, лучше постараться уйти от дороги подальше. Он спокойно умер. Закрыл глаза, и все... Мы не знали, как тебе сказать... Поэтому, Анастасия Ивановна и говорила, что он просто ранен.

Фира перевела глаза на стоявшего поодаль Шилина. Правильно поняв ее движение, Маслеников отрицательно мотнул головой:

- Нет, Андрей тоже ничего не знал...

Фира обошла летчика как неподвижный столб и двинулась дальше, к фургону.

- Подожди, - попытался остановить ее Масленников. Но она, словно глухая, пошла дальше. Следом за ней шагнул Чекунов, затем Андрей. Возле капитана осталась только группа красноармейцев и лежащий на земле артиллерист.

Семен Чекунов.

Возле фургона застыли друг напротив друга два коротких строя бойцов. Молчали в обеих шеренгах. Кто - не мог, а кто - не хотел говорить. И потому, застыло неподвижной серостью осеннее небо, над головами людей. Что из того, что одна ровная шеренга бойцов лежала на земле, а другая изогнулась короткой дугой, охватывая павших.

Как командир своего подразделения, на левом фланге, вытянулся Сиваков. Спокойное лицо, руки вытянуты по швам. Закрытые глаза и тонкая струйка крови, засохшая на щеке. Боец справа, судорожно сжал кулаки. Его светлые волосы слиплись, и только выбившийся хохолок изредка вздрагивает под порывами ветра. Сергей. Живой, он скрывал свою боль от других. И мертвый, не изменил своему правилу. А следующий боец... И еще...