Приказ - [88]

Истоцки говорил еще более откровенно:

— Все нити сейчас перепутались, Альби. Народные массы находятся в нищенском положении, не проходит ни одного дня без забастовки, участники которой требуют либо работы, либо пособия по безработице. А в это самое время чехи, румыны и сербы то и дело нарушают соглашение о прекращении огня и беспрерывно просачиваются на нашу территорию. В военном министерстве образовалась клика, состоящая из пожилых генералов и полковников, которые выступают против политики Каройи. Они восхваляют Гинденбурга, который, по их мнению, даже после страшного разгрома не дезертирует, а в наилучшем порядке отведет части рейхсвера с фронта домой… Январские холода в другие годы «заморозили» бы весь город. А январь 1919 года свидетельствует о наличии в нем порядка. На заснеженных туманных улицах бушуют политические страсти: бастуют безработные, бродят толпами голодные женщины, оборванные солдаты, вернувшиеся с фронта. Появились различные правые организации, возникли всевозможные секретные общества, Ловаси усилил свою деятельность, направленную против Каройи, а граф Бетлен тем временем создал Национальную объединенную партию, которую Истоцки назвал слепком Рабочей партии Тисы, сказав, что это та же самая собака, только ошейник на ней другой.

В дебрях этой политической неразберихи где-то застряло и приглашение Марошффи на работу в военное министерство. Ожидая его, Альби тем временем не прекращал писать заметки в свою толстую тетрадь, куда он с особой тщательностью, характерной для офицеров генерального штаба, записывал военное положение страны, подробно излагая организационные задачи, которые необходимо решить в настоящий период.

И поскольку Альби весь ушел в себя, то, естественно, он и не заметил изменений, происшедших в настроении Эрики, которая стала теперь совсем другой. Теперь она реже садилась к роялю, читала нерегулярно: то ей мешал уличный шум, то грохот трамваев, то бой часов и даже запах свежих газет. Она при первой же возможности старалась уйти куда-нибудь из квартиры. Иногда звала с собой Альби, чтобы погулять с ним по тихим безлюдным улочкам. Сейчас она делала то, чего никогда не делала раньше: заперла в большой шкатулке свой дневник, небольшую записную книжку и кое-что из своей личной переписки. Это Альби сразу же заметил, хотя они и до этого никогда не читали друг у друга чужих писем. Даже красота Эрики и та стала какой-то беспокойной. Иногда под глазами у нее появлялись темные тени, а красивые яркие губы становились бледными. Особенно нетерпимой стала она к запаху парфюмерии Сударыни.

Старая вдова снова начала душиться одеколоном, которым она во время очередного приступа мигрени терла себе лоб и виски. Эрику же этот запах выводил из себя. Нисколько не интересовали ее и политические новости, приносимые Истоцки, а Адам приходил почти ежедневно.

— Социалисты сотрудничают с Каройи! — рассказывал он. — Они наверняка получат портфели военного министра и министерства внутренних дел. По крайней мере, я так полагаю. Бем увольняет многих штабных офицеров, многие гадают о том, куда нас это заведет.

Как только начинались подобные разговоры, Эрика обычно выходила из комнаты и закрывала покрепче за собой дверь.

Во время обедов, когда за столом собирались все, иногда даже сама Сударыня делилась с присутствующими своим мнением.

— Представьте себе, — как-то начала возмущаться она, — эти пролетарии настолько обнаглели, что отказываются платить с первого февраля квартирную плату!

Марошффи, приняв это за неудачную шутку, спросил:

— А чего они, собственно, хотят?

— Они хотят все частные дома, заводы и шахты захватить в свои руки. Ну что вы скажете на это?!

Высказывания Сударыни злили Эрику, но больше всех действовал ей на нервы отец, барон Гот.

— Теперь я действительно не знаю, что и сказать относительно нашего положения, — с беспокойством сказал он однажды. — Демобилизованные солдаты выставляют свои требования, столицу наводняют беженцы, заводы один за другим прекращают работу из-за отсутствия топлива и сырья. А ну их всех к черту! До весны еще далеко, а за это время многое может перемениться. Не скрою, я уже серьезно задумываюсь над тем: не уехать ли мне из страны? Хотя бы на время…

И барон тут же спросил, не хотят ли Альби и Эрика последовать его примеру. Вместо молодых Готу ответила Сударыня:

— Мари Шлерн говорила мне, что крестьяне в селах захватывают господские земли. А в Пеште сброд, называемый народом, громит редакции газет. Патер Шоймар Кристиан рассказывал, что каждое воскресенье Прохазка читает зажигательные проповеди, направленные против масс, которые испачкали свои руки в крови богачей.

С того дня Эрика ежедневно начала ходить в собор и просила Альби сопровождать ее на воскресные службы. В битком набитой церкви она чувствовала себя хорошо, не ощущая холода, не замечая тех наивностей, которыми изобиловала проповедь.

Однажды проповедь читал сам патер Шоймар Кристиан.

— Все мы — заблудшие дети господа бога! Все мы сироты и грешники! Над всеми нами воля божья!.. — звучал под сводами собора его красивый звучный голос.