Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты - [16]

Повторюсь: я говорю о тех, кто начал понимать, что материальные блага не в состоянии заполнить душевную пустоту. Ну, а я на концерте стараюсь отдать то, что дал мне Господь. Искренние и добрые песни, от которых душа начинает работать, оживать. И если мне удается передать это зрителю, я счастлива.

— Я вижу у вас на груди необычный крест. Откуда такая красота?

— Это работа одного питерского художника. Это — софийский крест, имеющий сильную защитную функцию.

— Вы его специально на это интервью надели?

— Нет, я его всегда ношу.

— Вы, я знаю, очень верующий человек…

— Конечно. А вы разве нет?

— Я вас первая об этом спросила. В чем же именно выражается ваша вера?

— Я вижу живого бога, воплощенного в разных людях, с которыми меня иногда сводит судьба. Например, я вижу живого бога в Федоре Конюхове, с которым недавно была в одном путешествии. Это человек, общение с которым очень очищает. Ведь все мы в душе не стерильны. И я — не исключение. Общение с такими людьми очень чистит душу, вдохновляет. И, конечно, я часто хожу в храм, причащаюсь Святых Тайн, исповедуюсь регулярно. Если я хоть раз в неделю не схожу в храм, у меня ничего не устраивается в делах, в жизни…

Я иногда слышу от людей браваду: «А я в церковь не хожу! У меня в сердце живет Бог! И этого вполне достаточно!». Это чистой воды ересь. Потому что религии и вере тоже надо учиться.

— Так никто же не учит!

— Ну, для этого есть много умных книг, было бы желание их читать и совершенствоваться. И, конечно, нужно найти хорошего духовника. У меня такой человек есть — светлейший и очень мудрый человек, он исповедует нашего Патриарха.

Я познакомилась с ним 9 лет назад в Оптиной Пустыни, когда я была близка к тому, чтобы оставить сцену. Я сидела в храме и тихо плакала. Батюшка подошел, сел со мной рядом, помолчал, словно приглядываясь к моим душевным ранам. Он тогда не признал во мне Вику Цыганову. Просто ласково погладил по голове и спросил, что я делаю в этой жизни.

«Да я песни пою, батюшка» — сказала я. «А о чем же ты поешь?», — спросил он. Я сказала, что пою и про Россию, и про офицеров и вообще, про жизнь в разных ее проявлениях. Он выслушал меня, улыбнулся и, угадав мои настроения, сказал: «Нет, деточка, тебе еще пока что петь надо! Надо тебе еще поработать!» И дал мне на это благословение. С этого момента у меня начался новый виток, более осознанная работа. Я задвинула подальше свои амбиции, свое тщеславие, понимая, как человек верующий, что с грехами надо бороться, начиная прежде всего с самого себя. И мне легче стало жить, легче петь, легче творить. Теперь-то уж я точно знаю: без благодати Божьей ты никогда не обретешь душевного равновесия, сорвешься обязательно, сломаешься. Таких примеров в нашем артистическом мире — масса. Когда люди, задавленные собственными амбициями, банально спиваются, или заканчивают жизнь свою не по-людски…

— Вы много общаетесь с коллегами из артистического мира?

— Да не очень. В нашем мире еще встречаются люди, повернутые исключительно на себе. Видеть таких нарциссов на сцене и наблюдать, как они капризничают за кулисами — неприятно и тяжело. Гордыня — это корень всех грехов. Это корень зла и скрытая причина всех человеческих бед.

— А вы сами свои грехи все побороли?

— Ну, я же не святая! И у меня тоже полно своих грехов. Я, например, дикая зануда: сама себя поедаю. Злюсь иногда и на себя, и на других… Я поэтому и хожу в свой деревенский храм к настоятелю каждую неделю. А когда мой духовник приезжает из Оптиной Пустыни в Москву — то и к нему тоже стараюсь попасть. Так что это — вечная борьба между греховностью человеческой и стремлением быть праведной. Лукавый на любой минуте тебя может поймать, послав тебе искушение, с которым очень трудно справляться. Особенно артисту.

— Знаете, а ведь православная религия профессию артиста не жалует. Лицедейство считается грехом.

— Да. В этом смысле лицедейство — не самая правильная профессия. Но дело в том, что я, например, в театре работать никогда не могла. Нет у меня таланта лицедея! Я потому и на сцене пою, потому что здесь нет ни второго плана, ни третьего. А на сцене я — та, какая есть на самом деле. Батюшка мне так и сказал: «Работай на сцене так, словно ты работаешь в эти минуты для самого Бога!». Наверное, поэтому, выходя на сцену, у меня внутри что-то включается.

— А если не включается?

— Включается всегда, пусть даже и не в самом начале концерта. Много, конечно, зависит еще и от зрителя. А у меня, признаться, бывает очень непростой зритель: например, чиновники из аппарата Правительства, члены Арбитражного Суда или Генеральной Прокуратуры, генералы-адмиралы… Люди во власти — люди совершенно особые, сдержанные на эмоции, почти всегда закрытые. Растеребить их души — задача для артиста сложная. С Божьей помощью мне удается пробить их, оживить.

— А как вы чувствуете, что это удалось сделать?

— Я очень хорошо чувствую, как они эмоционально меняются. Они оживают, начинают улыбаться, глаза зажигаются. Сначала у одного, потом у второго, потом уже идет цепная реакция у всего зала. В эти минуты я особенно счастлива. Потому что работа была у нас с ними трудная, большая и очень важная. Вот в такие минуты я понимаю, что делаю какое-то важное миссионерское и даже, если хотите, просветительское дело. И зарабатываю свою «сберегательную книжку» там, на небесах. Очень хочется побольше вложить туда добрых дел.