Приговорённый умирает в пять - [3]

«Группы крови: А—В—AB—О.

Полиморфизм означает свойство некоторых веществ представать перед нами в различных формах. Пример: вода, лед, пар и т. п.

Полтергейст: появление, привидение (по-немецки).

По Бертильону: существует 77 форм носа и 190 типов ушей, которые в свою очередь делятся на многочисленные составные части (мочки, скаты, выступы, бугорки, впадины и т. д.).

По Фенберу: бедуин, чтобы заставить своего верблюда встать на колени, издает нечто вроде протяжного храпа: „Икш-ш, икш-ш, икш-ш!“ Чтобы позвать его, он кричит: „Хаб, хаб, хаб!“ Чтобы заставить животное тронуться с места, он восклицает: „Бисс!“ (трижды).»

Внезапно умилившись, Вернер Лежанвье спросил себя: кого в ту пору могли интересовать распри погонщика верблюдов со своим верблюдом — разве что один из них вздумал подать на другого в суд?

Одно не подлежит сомнению: в ту счастливую пору круг его интересов был весьма обширен.

«Женьшень: растение, произрастающее в Монголии, которому китайцы приписывают чудесную способность возбуждать чувственность. Его корень имеет форму человеческого бедра, и, как утверждают, он издает стон, когда его выдирают из земли. (Женьшень — мандрагора?)

„Двенадцать — наши будущие десять“ — труд Ж. Эссига о двенадцатеричной системе…

Возьми златой ты ключ

И, одолев ступени,

Дверь отвори шагам твоей любви.

(Стюарт Мерилл)

Элен Ж. Водолечебный массаж, тел. МИР 21–24, звонить до 9 утра или после 8 веч.»

Как Вернер Лежанвье ни напрягался, он не мог припомнить, кем была Элен Ж. — той белокурой славянкой, которая, занимаясь любовью, плакала, или же той маленькой брюнеткой со шрамами, которая в праздник 14 июля бросилась под поезд метро.

Чтобы взбодрить слабеющую память, он снова поднес к губам бутылку с шотландским виски.

Скрип открываемой двери, бегущий по ковру луч света.

— Дорогой, вы здесь? (Диана.) Вас ждут… Что ты делаете?

— Ничего, я…

Первым делом — спрятать «Олд Краун».

— Вы готовились выйти на ристалище?

Как хорошо она его знает!

И вместе с тем — как плохо… иначе она не приблизилась бы так неосторожно.

Ему достаточно было подняться, чтобы заключить ее в объятия, пустить нетерпеливые руки гулять по двойному шелку: ее платья и ее кожи.

«Двойной Шелк» — так ему случалось называть ее в постели.

— Дорогой мой мэтр! — сдавленным голосом запротестовала она. — Пощадите вашу покорную прислужницу!

Она, как всегда, издевается над ним! Разжав объятия, он отыскал ее губы, которые, как он и предвидел, оказались покорными и холодными.

— Вер-нер! — Тон успел измениться.

— Да?

— Прекратите, на нас смотрят!

— Кто?

— Все, из другой комнаты! Оставьте меня!.. Пойдемте…

Оставить ее? Идти за ней?.. Его сейчас обуревало нетерпеливое, как у подростка, желание раздеть ее тут же, на месте, поцелуями не давая возражениям вырваться из ее рта.

— Вернер, стоп!.. Вы пугаете меня!

«Вы пугаете меня…» Эти слова отрезвили его в один миг. Он вновь увидел себя перед зеркалом в спальне, в котором обнаружил новое — постаревшее — лицо.

— Простите меня… Не знаю, что на меня нашло…

— Зато я знаю: вы молодеете с каждым днем! — вздохнула Диана, разглаживая свой наряд, как дикая утка разглаживает перышки, после того как увернулась от охотника.

Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в уголок рта, и обратилась к нему на «ты», что бывало чрезвычайно редко:

— Я выгоню их до полуночи, а до той поры потерпи, дорогой! Я… я хочу этого так же, как и ты.

— Правда?

— Клянусь! А теперь пойдемте. Сотрите тут помаду. Вспомните, что вы мэтр Лежанвье, великий Лежанвье… Не забывайте этого ни на миг.

For he is a so jolly good fellow…[2] Их было восемь, они сидели рядком за двойным заграждением из хрусталя и столового серебра и хором горланили эту песенку, поднимая бокалы: Жоэлла, Билли Гамбург с Дото, мэтр Кольбер-Леплан, Дю Валь, Жаффе, Сильвия Лепаж, Меран.

Отпустив руку мужа, Диана быстро переметнулась в другой лагерь, и это она подняла первый тост. Она сказала:

— За моего дорогого мэтра!

Жоэлла непринужденно воскликнула:

— За Вэ-Эл!

С четырехлетнего возраста она звала отца по инициалам: «Вэ-Эл».

Билли Гамбург выразился витиевато:

— За единственного заступника сирот, который регулярно лишает «Вдову»[3] ее законной добычи!

Несколько притянуто за волосы — совершенно и духе Билли.

Доротея провозгласила:

— За непобедимого поборника невинных!

(И тотчас посмотрела на Билли, вопрошая глазами, верно ли она затвердила урок.)

Мэтр Кольбер-Леплан, старшина адвокатского сословия, торжественно заявил:

— Дозвольте мне, дорогой друг, подтвердить после вашего очередного успеха: вы делаете честь адвокатуре и ее старшине… Я пью за самого ревностного служителя Фемиды.

Так только говорилось: мэтр не пил ни капли.

«Такого вот наслушаешься — тошно станет, хоть беги к аферистам в услужение», — подумал Лежанвье.

Дю Валь, главный редактор «Эвенман», произнес:

— Неповторимый успех!

Свою журналистскую карьеру Дю Валь начинал как спортивный репортер.

Жаффе, художник, сказал:

— За черный монолит, который я вижу в черном и кобальте.

«На него и сердиться не стоит», — решил адвокат. Жаффе сам был черен, свою палитру ограничивал черным и кобальтом: его картины в желтых тонах ценились на вес золота.