Приговоренный к жизни - [36]

Смешно мне было, когда пытался я, медлительно бредя по пустынным улицам непривычно ранней Москвы, найти в немногочисленной известной мне литературе хоть какое-то жалкое соответствие переживаемому вокруг небывальству. На память однако приходил лишь школьный рассказ про Герасима, только что было утопившего Муму и решительно перевшегося по Тульской трассе на Москву, подобно исландскому призраку. Вот и все параллели, извиняюсь.

Я тоже шел со стороны юга, в то время как черное воинство въезжало с востока. Правда, на набережных уже стояли трофейные танки с черными — моими — флагами, авангарды заняли позиции. Презренна была мне власть — надо же, так необратимо разбежалось. Кто ж будет теперь супрефектов назначать? Даэмон всеславный, и ты этого хотел? В общем, я удрал от своих торжествующих орд и шел к дому, где ждала меня любимая. Катерина! Кэт моя милая, первая настоящая любовь… Впрочем, не последняя. Но сейчас мне хотелось видеть — ее.

А вместо увидел я столпотворение изумленных идиотов у западной стороны того, что еще условно можно назвать было Кремлем, и средь них — старый мой московский знакомый — тот, с которым я ездил в Таллинн. С непреклонностью тонущего корабля несся он напрямик ко мне, чем несколько опечалил. Я сдержанно поклонился. Все же он ценил того меня, каким я был раньше — и за это хотя бы заслуживал теперь снисхождения.

— Что теперь, Даэмон? — крикнул он еще издалека, и никого не было вокруг — как два растерявшихся в пустыне непонятно кого стояли мы посреди моста над водой, в которой даже не отразишься — грязная.

— Ничего. Все, что я тут затеял — возможно жалкий писк, или я ничего не понимаю. Он не принял вызов, он не пришел…

— Думаешь, нет?

— Я спать хочу… Очень утомился от этих дел, лучше мне было в городе Лондоне, а еще лучше — до всех этих игр. Одел бы я тогда что-нибудь белое…

— У тебя никогда не было ничего белого.

— И то правда. Все равно.

— У меня к тебе дело, — начал он нерешительно.

— Ко мне?.. Дело? Хочешь в вассалы по старой дружбе?

— Тебя искали в Таллинне, едва ты уехал. Страшный одноглазый монстр, старик с фальшивой палкой и два их охранника.

— Последние преставились. Они в аду, куда так хотели.

— А первые два?

— Хорошо их знаю.

— Как они могли узнать про тебя — еще тогда? Ты не представляешь, как они спешили?

— А что тебя удивляет?

— По сути ничего. Но все же… Какая-то фальшь. Ты ее не чувствуешь?

— Ты уже второй, кто говорит мне об этом.

— Был и первый?

— Да, один тибетский беженец пришел к моему престолу и чего надумал — пугать своими подземными зверушками. И Амалем тоже пугал. Но Амаль не дурак — принес мне разработки агентурные — товарищ оказался из Интеллиндженс Сервис. Боже, как меня достали банальности…

— Но это же не отменяет того, о чем он тебе сказал.

— Нет. Он сказал — Амаль посоветует ехать с ним на восток, а ты не слушайся. А Амаль всего только посоветовал подписаться один раз Ариманом — дьяволом по-ихнему, и все.

— И ты это сделал!

— Рахчандас на следующий же день скипел от меня, как чайник. Ты не понимаешь — мне хотелось, чтобы он меня проклял, развлечения ради, потому и послушал Амаля. Тот мне просто милей — картинно кланяется, руки целует и велеречиво не изъясняется. Он прост, как ни странно. Хотя это страшный человек — даже я чувствую. Скоро он тоже меня проклянет… — и я зевнул совершенно непритворно, — а мне дела нет. Пусть себе проклинают.

И внезапно изменившейся интонацией я спросил его:

— Ты не видел мою Катю?

— Да, видел, и пытался говорить с ней об этом — впрочем, безуспешно. Она просто не стала.

— Вот умница. Женщина должна знать свое место.

— Она мне примерно это и сказала.

— Чудесная девочка, недаром самого Господа прельстила… Думаю, из-за нее он и ушел.

— Даэмон, ты сам не веришь в то, что сейчас говоришь.

— Не верю, — произнес я механически и отстраненно, — конечно, не верю. Я с ума схожу — не беспокойство, но пустота меня пугает. Знаешь, что я только что видел? Огромное черное небо — оно намного больше, чем может видеть человек — и в нем гуляют ожившие лучи. Не света даже, чего-то более прекрасного. Они живые, знаешь? И они бесконечно летят и никак не могут встретиться. А потом мне привиделся… Как бы не заплакать тут, неужели все настолько пусто? Я сам говорил другим, что нет.

— Скажи, ты перестал быть собой? Ты помнишь наших, хочешь кого-то видеть? Они рядом.

Меня передернуло от этих его слов.

— Нет. Я не помню, кем был. Помню только, что ошибся, играя с ангелами в ангелов. Я пойду.

И я прошел мимо него, застывшего в довольно невыразительной позе — словно ждал, что сейчас обернусь и скажу что-то эпохальное. Мне нечего сказать.

Я пересек пустыню, чуть было не нарвался на патруль черного воинства, и тогда обернулся назад. Представил себе Соню, несомую на руках умирающим Темным призраком, Джорджа, встающего в оконный пролет, и вдруг словно невидимые нити невероятно тонкие, что даже не из плоти явленные, пересекли мне путь, сдавили горло. Это была граница, о да. Назад — играть роль дальше. Вперед — непонятное, скорее всего — потеря власти, погибель. «Достигнув многого, он вздумал оступиться. Но власть его бежала на него, собакой злою». «Ты сам еще взвоешь от своей магии…» Мой Господь, вот я взвыл.