Приговоренный к жизни - [29]

Са-та-на! — прозвучало в воздухе, и я не скажу, чтобы народонаселение испугалось. Но и не смеялось. В одной из демократических газет я прочитал, что все это — выходки доморощенных фашистов, в патриотической же было написано, что молодежные шабаши в Москве устраивают злобные сионисты. Но дальше ругани дело не шло. Пока.

Но я знал, под Кимрами стоит ОМОН, ОМСДОН и еще много чего. Власть нюхом чуяла опасность всем основам — а значит, прав я был, не просто молодые придурки время убивают. Всегда казалось мне, что на Кремль работают серьезные эксперты в этой области, и, видит небо, я не ошибся…

А в этом самом небе было пронзительно пусто.

— Ты ли это, друг мой Елизарий?

— Я. Но теперь имя мне другое, и я первый над тысячей в воинстве Его.

— Садись, что бы там ни было.

Он сел в углу, настороженный:

— Думаешь, зачем пришел?

— Полагаю, сам все скажешь.

— Ну да, наверное, скажу. Ты ведь знал Его?

Я кивнул утвердительно.

— Отчего же…

— Отчего же, хочешь спросить, я не с вами — триумфаторами уличных стычек?

Елизарий поморщился. Мой тон его явно не устраивал, но он пересилил себя:

— Дело совсем не в них. Они первые начали, вообще-то. Меньше всего Ему надо превращать все в балаган.

— А по-моему, он уже получил балаган.

— Так ты не веришь в Него? — голос так хотел звучать зловеще…

— Видел и верю. Я видел, как все начиналось… ну почти, можно сказать, видел. Он несет силу, это несомненно. Ну и что?

— Тебе этого мало? Или ты упиваешься здесь тем, что заменяет жизнь?

— Совсем нет. Но встать в ряды оболтусов потому только, что у них теперь новый повод для буйства нашелся — не кретин на сцене и не московский «Спартак»…

— При чем это здесь? Ты мне врать пытаешься.

— Отчего бы и не врать?

— Я пришел к тебе, как к другу. В прошлом — другу. И хочу, чтобы ты понял (они все еще ничего не знают) — идет большая смута. Пойми, я не шучу.

— Я догадывался и догадываюсь. Завтра вы начнете двигать звезды…

— Он — начнет.

— А я был наблюдателем по началу. И, знаешь, предпочту им остаться.

— Ты знаешь, где Джордж? — зашипел Елизарий, как примус в приморском кемпинге.

— Улетел. Ваши же говорят — улетел.

— Он милосерден к этому… Даэмон так добр к нему, если б не он, мы давно бы изловили этого самозванного бога.

— Такого же самозванного бога.

— Не неси ерунды. Даэмон нужен нам, каждому атому наших тел нужен. А тот… он просто так, он никому не нужен. В этих самых карнациях я ничего не понимаю и не желаю. Увижу — прикончу, и весь разговор.

— А ко мне-то зачем пришел?

— Проведать. И предупредить: если появится тот, сразу ко мне. Я тебя не прошу и не приказываю даже — просто надо так сделать.

— Тот придет не ко мне. Это вам надо его ждать, у себя, в потайных берлогах. Один раз он к вам уже приходил…

— Ну это — когда было… Мы ждем. Но тебя я предупредил.

— Тебя Даэмон послал? Где он?

— Ты высокого о себе мнения. Меня послал я сам, и то для тебя — большая честь. После всего, что я от тебя услышал.

— Елизарий, кончай валять дурака. Я же тебя знаю прекрасно, ты — пошляк, падкий на все эти дела. Ты «Агату Кристи» слушал. Ты мне тут архонта не изображай.

— Глупо. Все глупо, что говоришь. Сегодня еще можно смеяться, завтра… завтра уже не смешно будет.

— Репертуар Сильвера, Елизарий. Читал «Остров сокровищ»: те из вас, кто смеются сегодня, завтра позавидуют мертвым?

— Сильвера, хоть мыши иерихонской. Плевал я на твой репертуар. Я нынче чувак серьезный, с пистолетом хожу (он именно так и произнес — с ударением на «о»).

Вид Елизария был безумный и беспомощный. Если такой орудует у него над тысячей, дела Даэмона плачевны. Он сам может и умеет столы в воздухе вертеть, но вот ребята его — явные недоноски.

— И о чем ты думаешь, тоже знаю.

— Неужто? Сам научил?

— Опять ха-ха? Зачем?

— Ты сам понимаешь, что выглядишь смешно.

Елизарий устал от меня. Он поднялся быстро, как воздушный шар, и направился к дверям. Там обернулся и попытался исправить положение, напоминающее падающее:

— Я тебе все сказал. Он покрывает плащом: так и ты, смейся и издевайся, но ты — под Его защитой. Знай это. И благородный обязан ответить, так что не сиди себе обзервером. Презерватив нерешительный! Чао.

Он удалялся. Его шаги звучали приближением рассвета.

3. ДАЭМОН НАВОДИТ ШОРОХ

Мы подошли с сотней верных, что увязались за мной под обстрел, к маленькой часовне. Оттуда вышел старый дед, удивленно взирающий на солнце. На солнце и на силуэт в темно-зеленом плаще прямо по линии света. Я, должно быть, зловеще получился; потом махнул своим рукой, они и удалились в кусты.

Медленными шагами я приближался к церковному человеку.

— Кто ты? — спросил он. Плащ мой подобно парусу вдохнул воздуха и опал.

— Надо ли объяснять? Церковный муж, говорили мне, мудр и видит.

— Вижу, — сказал он, — и вижу, ты пришел ко мне не с добром.

— Неправда. Ничего я против тебя не держу, недоумеваю только на вас на всех.

— Я видел тебя во сне. И голос сказал мне: не бойся его, он лишь полуночный мрак, что пройдет неслышно. Да, да, на землю опускается тень ночи, он идет. Но он пройдет мимо тебя. Ибо блажен, кто увидал лик Дьявола. Значит, скоро тому пасть.

— Мне — пасть? Почтенный, я совсем и не думал куда-то запрыгивать. Я очень даже внизу, ползаю тут по вашим лесам, обхожу охотников, что ищут моих следов — небывало настойчиво, заметим. Падать мне никак не след, и некуда.