Приговоренный к жизни - [24]
— А мне процесс неинтересен, — сказал Даэмон, зевая, — был раньше… да сплыл. Я не говорю безразличен — совсем нет. Очень даже… Но предсказуем — и неинтересен. Те, что мне отказывают, вызывают только печальный сомнамбулизм. Скажу тебе честно… это случается трагически редко. А если объект вожделения кивает мне да, то через час условно она уже не просто в койке, но в положении привязанной поклонницы, готовой на все ради того лишь, чтоб я на нее посмотрел — хотя бы только посмотрел. Какая тут любовь? Впрочем, есть один пример по имени Катя… Я давно ее не видел, стараясь заставить страдать по мне (жестоко, а?!.. зато правда). Я-то думал было отвыкнуть от нее и просто забыть. Нынче же брежу о ней все больше и больше. Она действительно прелестная юная леди, и очень соблазнительная. …Впрочем, мы ждем нашего эстонского друга уже лишний час, а в этом городе не принято опаздывать. И мы пошли гулять дальше, надеясь печально добрести до вокзала и купить обратные билеты. Так вот неудачно съездили мы на съемки, но зато погуляли а после Даэмон оставил меня одного в безлюдном кафе на улице Раннамяэ, где пахло обреченной осенью, а вечером наведался в номер с невесть откуда взявшимся питерским денди по имени Джордж — таким же воображалой томным, как и сам Даэмон. Первый был в белом, второй — в черном. В остальном, мне показалось, они и не различались совсем. В тот вечер я напился непристойно; а на самом деле, уверен, отключили мое сознание высшие силы, незаинтересованные в участии третьего лица в предполагающемся судьбоносном разговоре. Очнулся я первый раз в совершеннейшем бреду, а потом — уже утром. Даэмон спал, безответно обняв подушку; Джордж, видно, ушел раньше. Спустившись, я увидел его в баре, пристающим к неприлично задумчивой красавице, с печалью наблюдающей все происходящее вокруг и Джорджа — как еще одно происходящее. Потом она ушла вместе с ним. Странная такая блондинка — не то я видел ее где-то раньше, не то сама внешность ее меня как-то непонятно взволновала. Даэмона я встретил в этот день еще раз — спустя час мы случайно столкнулись у дверей. У него глаза были безумны; это я точно помню. Он и не узнал меня будто, потом обернулся, назвал по-имени и театрально так рассмеялся.
— Я сожалею о произошедшем, — начал было я…
— А я — совсем нет. Вы были бы лишним вчера… Такие любезные слова не вязались как-то с тем, что я знал о нем. Он и сам это понял и добавил иным тоном:
— Может, мы увидимся в Москве. В театре или где еще…
— Вы уезжаете?
— Да, с Джорджем и Кэтти. Помните Кэтти? Я вам о ней рассказывал, будто с ума там схожу…
— Помню, — я хотел задержать его, сам не знаю зачем.
— Если со мной что-то случится, — сказал он внезапно серьезно, — передайте всем общим знакомым привет. Скажите: Даэмон обнаружил за собой свойство легко воспламеняться; и больше — ничего. Он пробормотал еще что-то, я не расслышал… и убежал от меня.
Они уехали вечерним поездом, все вместе. А уже в десять часов, то есть несколькими минутами позже, в гостиницу «Виру» прибыли странные постояльцы — загадочные, как клавесин на капустной грядке. Первый — латиноамериканский тип с перевязанным глазом, мачо сраный, очень отталкивающий тип. Второй — старикашка с палочкой, а палочка-то совсем липовая, короткая — сантиметра три до земли недостает, стало быть, конспирируется дед, шифруется, но шифруется ненатурально. С ними вдобавок типы за номером три и четыре, оба на одно лицо — глупое, оба во всем черном, подчеркнуто небрежные все, а глаза взволнованные, будто от самой Москвы бежали (как потом оказалось — почти так оно и было). Латиноамериканский тип бросился к портье выяснять чего-то, я от тоски подошел послушать и обомлел: он назвал Даэмона настоящим именем и фамилией, которые мало кто знал. «Вот и эстонские друзья» — подумал я, признаюсь, с легкой долей злорадства; выяснилось — нет, меня-то не назвали. Второй тип, который с Даэмоном, был охарактеризован совсем нелицеприятно: «смазливый такой, на девчонку плачущую похожий, все уксус с аспирином пьет для бледности…» «Нээээзнаааюю» — тщательно отсчитывая количество букв на единицу досадного русского слова, отвечал им портье. Тут они сунули ему деньги, и видать большие. Потому что внезапно прибалтийский националист обнаружил дар красноречия, стал произносить слова раз в десять быстрее — но я не слышал, что именно он говорил, не мог же я встать напротив и слушать. Я просто отошел в угол холла и стоял там, посматривая на них всех время от времени. Человек с повязкой на глазу с досадой махнул рукой своим спутникам, и те сникли, как воздушные шарики. «Зачем им Даэмон?» — удивился я, — «что за тайна еще?»
А трое замедленными шагами вышли на улицу и побрели себе по проезжей части, медленно тая в персективе горизонта. Они шли не обращая внимания на машины; может так совпало, только машин-то и не было. Удивительно, обычно их здесь так много… Скоро я потерял их из виду, и в следующий раз увидел только в Москве. В другую эру.
8. МИНСКОЕ ШОССЕ, ПОЛНОЧЬ
Машина, которую застопил хранитель, показалась мне недостойной. Двухсотый потертый мерс, водила — мразь, в салоне пахнет сыростью. Явный навориш нам попался, печально отметил я, падая на заднее кресло. Мне хотелось снять с себя заклятие, пусть открыть себя вражеским радарам, но все же — лететь… Невиданно хотелось мне пролететь черной тенью над этими печальными осенними полями, что все — в ночных слезах, над болотными лесами и косогорами, над полесской равниною, что исчезает внизу, а потом призраки кричат тебе снизу, не в силах взлететь за тобой вслед… Но я удержался и от заклятий и от идеи хранителя возвращаться в Лондон. Спокойно сидел я, уставший путник, в этой дурацкой машине, что со скоростью ослика тащилась на Москву. Спать мне тоже не хотелось и потому я как ребенок прильнул к окошку, рассматривая окрестности. Тоскливые окрестности. А ведь я знавал про эти места больше, чем можно было подумать. Это уже была территория моих подданных, еще чуть южнее — и Полесье, земля привидений, вздымающихся кладбищ, неупокоенных душ, встревоженным черным вороньем мятущихся в дождливом мокром небе. Здесь я мог творить колдовство черных чар в полную меру — открой я им себя, земля бы загорелась. Но я хранил молчание, сидел на заднем сидении и ждал. Старик тоже молчал. А вот водитель тот жаждал общения:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Меня пытаются убить и съесть пять раз в день. Лишь умение вовремя разнести полдворца и особый дар спасали мне жизнь и честь! Иногда красивые глаза тоже помогали избежать дипломатического скандала. Но опыт подсказывает, что лучше бить чемоданом. Сегодня я собираю информацию про принца оборотней и проверяю его на склонность к изменам. Потом предоставляю полный отчет о короле эльфов. Чуть позже проверяю стрессоустойчивость разъяренного дракона. У официальной королевской «развратницы» очень «потный» график. Меня даже посвящали в рыцари и обещали оплатить торжественные похороны.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.