Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой - [19]

Обезумевших обитателей влажных застенков разрывал интерес: что за шум?! Кого ведут? Ведут меня! Обычного человека с душой и сердцем, только что осужденного, но не на срок, а на тюремную бесконечность. Ведут нагло, дерзко, унизительно, привлекая ко мне незаслуженное и ненужное мне внимание. Я встречаю и чувствую на себе десятки взглядов. Я — эпицентр всеобщего интереса! Все пытаются заглянуть мне в глаза, распознать во мне знакомого, чтобы, разойдясь по своим камерам, рассказать, кого они сейчас видели и при каких обстоятельствах.

А мне тошно на них смотреть! И противно, что я являюсь предметом такого интереса. Может, это странно звучит, но мне было стыдно пребывать в статусе «пожизненника»! Потому что мое представление о себе никак не отождествлялось с тем, за кого меня принимали, за кого должны были принимать.

На протяжении всего пути от комнаты обыска до камеры, которую для меня подготовили, я чувствовал одно непрерывное унижение вперемежку с болью в суставах плеч и рук, получаемую в борьбе за право идти прямо, как и все нормальные люди.

Так мы добрались до Красного корпуса (К/к) — с шумом, с гамом, «с помпой».

Меня спускают в подвал по железной лестнице, направо, еще раз направо. Первая камера № 202. Заталкивают, не заводят, а заталкивают в этот чулан, закрывают блокировку, отстегивают наручники и с шумом и треском захлопывают дверь (по-тюремному «робот»). Вешают замок. Задвигают задвижку. Цепляют толстую цепочку. Я стою посередине камеры, не шевелюсь. Мысленно и визуально идентифицирую себя в этом полумрачном пространстве. Не спеша оглядываюсь. Шконка поднята. (21 декабря, перед приговором, меня водворили в карцер на пятнадцать суток.) Окна нет! Есть имитация его. Оно заложено кирпичом. Справа от входа параша и грязная раковина. Весь угол над туалетом мокрый сверху до низу. От постоянной влаги он зацвел и приобрел зеленый цвет. В нос шибает вонь от параши. Спертый, влажный и удушливый воздух достигает такой концентрации, что не дает возможности глубоко вздохнуть. Дышать трудно и нечем! Стало дурно, тошно, страшно, как от удушения.

Лампочка ватт на сорок, забранная решеткой, еле освещала камеру. Солнечный свет, видимо, здесь не предусматривался, а свет электрический был просто губительным для зрения, но главное — для души. Это было по-настоящему мрачное место! Стены и потолок были таких оттенков, что, казалось, они впитали в себя кармы всех искалеченных в камере судеб. Эти желтые разводы, пышный белый грибок на потолке и паутина придавали картине необходимую мрачность. Слева — зеленая батарея. На ней лежат алюминиевая кружка, чашка и ложка. Ни мыла, ни полотенца, ни туалетной бумаги. Голая камера. Голый аскетизм. Впереди, на всю стену — отсекающая решетка. За ней в левом углу, среди половых досок, вырос гриб сантиметров десяти. Удивительное зрелище — гриб, выросший из ниоткуда, пробившийся сквозь узенькую щель между досок! (Как таких называют — убиквисты?)

В общем, чулан, который меня поглотил, был не по-детски мрачный, подавляющий, толкающий на мысли о суициде!

С первого вздоха ты понимаешь, что в этой атмосфере человек содержаться просто не может. Кто угодно, но только не человек! Пауки, клопы, крысы, грибы, грибки, но только не я. Но поделать ничего нельзя. И приходится проглотить еще одно унижение. А ведь все только началось, думаю я, и от этой невеселой мысли снова хочется курить.

И вот я стою посередине этой убогой камеры, осязая и обоняя всю эту санитарно-гигиеническую катастрофу, которая, в принципе, лишь небольшой, но броский штришок в моей безнадежно унылой картине. Стою совершенно один. Приговоренный. Лысый. Голодный. Усталый. Вымотанный эмоционально и униженный. Но почему-то внешне спокойный, без припадков, паники и истерики, без лишних жестов, безмолвный… Без вещей. Без еды. Без опоры, света и воздуха. Но с какой-то тусклой и неясной надеждой на что-то спасительное в ближайшем будущем… Подавленный, но не настолько сломленный произошедшим, чтобы ощутить полное безразличие к жизни. К такой жизни! Стою и понимаю, что — всё! Это случилось! Это случилось сейчас и именно со мной! Необратимо и бесповоротно! Неужели это случилось со мной навсегда?! На всю жизнь? Именно в этой мысли сконцентрировался весь ужас моего положения! Именно сейчас я понял, что это окончательный пиздец! Не в зале суда, когда объявили приговор, а именно сейчас, здесь, когда меня побрили и с надменными рожами провели по всей тюрьме полураком, самым унизительным способом, заламывая мне руки; когда громко захлопнулась за мной дверь и меня поглотил удушливый полумрак чулана; когда капкан защелкнулся и я оказался в тупике, наедине с самим собой и своими невеселыми мыслями. Именно сейчас я осознал, в какой я глубокой и безвыходной жопе!!! И непонятный страх начал оформляться у меня внутри, вытесняя слабые надежды на возможные перемены. Даже не страх, а какой-то неопознанный пока, вкрадчивый, но набирающий силу ужас. Яркая, парализующая вспышка прозрения момента, по-настоящему трагически неизбежного. Вот она! Вся та роковая, леденящая душу жуть, которой смертельно боится свободный человек! Вот она, здесь, со мной! Я в нее брошен. Я в ней тону. Я начал осознавать ее, впитывать каждой клеткой и нервом своего измученного, но молодого еще тела.