Приговоренный - [52]

Сыч смотрел на эту еще симпатичную для своего возраста женщину и безумно ее жалел. Она еще не знала, что ее мужа сейчас везут в морг, что она сама находилась на волосок от гибели и спаслась только потому, что мнимый сотрудник ОБЭПа поверил в то, что она не знает, откуда взялись деньги на лечение. Майор испытывал неловкость, что он намеренно скрыл от нее случившуюся трагедию, чтобы поговорить нормально, без истерик.

Надежде Алексеевне позвонили на мобильный. Взяв трубку и послушав несколько секунд, она ойкнула и, побледнев, опустилась на стул. Руслан Петрович отпраздновал труса. Он вышел за двери и обратился к стоявшей тут же коллеге Чикалюк, которая перед началом разговора из деликатности оставила их одних.

– Пройдите в кабинет. Возможно, Надежде Алексеевне понадобится ваша помощь.

Сам он спустился вниз. Дело нужно было доводить до конца.

– Узнали что-то новенькое? – поинтересовался оставшийся в «Таврии» Качибадзе.

Майор рассказал.

– Кто-то очень не хочет, чтобы мы узнали, где Сергей Чикалюк взял деньги на лечение сына. Но почему? – подытожил вопросом Качибадзе.

– Я бы сформулировал это по-другому. Кто-то очень не хочет, чтобы мы узнали, что именно Чикалюк должен был сделать за то, что кто-то оплатил лечение его сына. Поехали к Козлову в лесничество.

– Тогда заправиться надо, а у меня денег кот наплакал.

Сыч рассмеялся:

– Нет, ты, Давидка, все-таки не грузин. Грузины щедрые, а ты жмот.

– Я тоже щедрый. Именно поэтому у меня никогда не бывает денег. Вы со мной, кстати, еще за пополнение телефонного счета не рассчитались.

– Ладно, заправлю, – добродушно проворчал Сыч.

* * *

Козлова нашли не сразу, он был где-то на территории, поэтому убоповцам пришлось немало попетлять, прежде чем егерь был обнаружен на соседней пасеке, где помогал пасечнику расставлять улья после зимы.

Егерь был могучим краснолицым детиной сорокалетнего возраста, грубоватым, с совершенно неделикатными манерами. Кроме того, он был уже подшофе. К появлению убоповцев он отнесся с недовольством.

– Чего хотите-то? Если про Ивана Семеновича, то я уже все рассказал. И добавить мне нечего.

– Так уж и нечего? Например, о том, как вы с ним вместе браконьерством занимались.

– Чего?! – презрительно протянул Козлов. – Каким еще браконьерством? Вы меня что, за руку ловили?

– Поймаем – будет поздно, Виталий Егорович, – недобро пообещал Сыч.

– Чего?! Да ко мне сюда, если хотите знать, такие люди приезжают. Сейчас вот один звонок сделаю, и вас отсюда как ветром сдует. Спорим?

Козлов поводил рукой по карманам штанов, делая вид, что ищет мобильный.

– Черт, что такое? Наверное, дома оставил.

Сыч усмехнулся:

– Ну, значит, нам повезло и мы сможем поговорить?

– А вы всегда употребляете на работе? – встрял в разговор Качибадзе.

– Чего?! Да я всегда на работе. Утром, днем и вечером. И даже когда сплю. Что ж мне теперь, и выпить нельзя, если у меня работа такая? Не беспокойтесь, я свою норму знаю.

– Да ладно вам, Виталий Егорович, – уже примирительно сказал Сыч. – Никто вас ни в чем не обвиняет, правда. И поговорить мы хотели с вами не столько о Лапове, сколько о вашем друге Чикалюке.

– Это еще кто такой? В первый раз слышу.

Сыч и Качибадзе переглянулись.

– Ну как же, вы ж его сами на охоту в последний раз пригласили. Чикалюк Сергей Иванович, ну, вспоминайте.

– Серега, что ли? Автослесарь? Так бы сразу и сказали. Серегу знаю. Только какой он мне друг? Так, знакомый просто, – сказал Козлов, почесывая небритую шею.

– Как же так, просто знакомый, а вы его пригласили на охоту. Да еще и в запретный сезон. Да в компанию таких уважаемых людей.

Слово «уважаемых» Сыч произнес с особой иронией, которую Козлов, впрочем, не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

– Именно, просто знакомый, – продолжал настаивать он. – Я его знаю, потому что он охотиться сюда приезжал. Нет, не то, что вы подумали, а в сезон, с разрешениями, с лицензией, все как положено. А насчет прошлого раза, тут вот какое дело вышло. Приехал он как-то ко мне в последних числах марта. Как бы, говорит, Егорыч, у тебя тут с подсадной на селезней поохотиться. Я, говорит, это дело страсть как люблю. В России постоянно так охотился. Подсадных сам выращиваю. Две у меня уже три года как живут, я их из России привез. Такие они у меня умницы, жалко продавать было.

– А что такое подсадная? – спросил Качибадзе.

– Я тебе потом расскажу, – сказал Сыч, но Козлов, оседлав своего любимого конька, взялся объяснять сам.

– Подсадная, парень, это утка такая, самка. Ее специально выращивают и обучают, чтобы она весной селезней приманивала. Именно самцы, сильные, откормившиеся на югах, и прилетают весной первыми. Самки с выводком появляются позже. Им и их детям еще надо набраться сил перед перелетом. Значит, ты берешь подсадную, садишь ее на мелководье, привязываешь, само собой. Она начинает призывно крякать, селезни, услышав самку, понятное дело, летят на крик, других-то самок в это время нет, а ты сидишь в камышах и только постреливаешь в свое удовольствие. Главное, чтобы подсадная хорошая была. Чтобы кричала хорошо, с поводка не рвалась, битых селезней не боялась. Тут за лесом целый каскад озер идет. Островки маленькие, камыши. Уток там весной много. Они у нас долго не задерживаются, дальше на север летят, но пока у них здесь остановка – самое время для охоты. Вот только это самое удовольствие под запретом. В России – там можно, у нас нет, хотя глупости все это, между нами говоря. Самок и селезней выводится примерно одинаковое количество. Это при том, что один селезень может покрыть очень много самок, ну как петух в курятнике, он ведь всегда один. Так что ты хоть две трети их отстрели, никакого вреда ни для самих самок, ни для утиного поголовья не будет. Так нет же.