Приговоренный - [47]

Руслан Петрович почти не слушал, думая о том, что появление на сцене младшего Пасечника вовсе не случайно. Он не верил, что представители тюремной администрации не знали, кто такой Тараскин по отношению к Пасечнику. И наоборот. Не верил.

– Мне нужно с ним поговорить, – вдруг сказал Сыч.

Замолчав, Школьный удивленно посмотрел на собеседника.

– С кем поговорить, с Пасечником?

– С Шелудько. Устроишь?

Школьный положил в рот еще кусок отбивной, пожевал ее некоторое время и произнес с набитым ртом:

– Приходи завтра в начале десятого. Я его на беседу вызову.

– Давай сегодня. Мы же рядом.

– Не наглей, Руслан. Да я уже и попрощался до завтра.

– В чем проблема? Снова поздороваешься.

Сыч продолжал настаивать, и Школьный сдался.

Чтобы разговорить Витька, Сыч в самом начале беседы заявил, что ему плевать, кто именно помогал Тараскину с побегом. Его интересуют лишь подробности потасовки в камере. Шелудько все равно попробовал отнекиваться, но обещание злого следователя Школьного сгноить Витька в карцере и задушевный тон доброго следователя Сыча, сдобренного к тому же целым блоком сигарет, сделали свое дело. Витек заговорил. Гораздо труднее было понять, что именно. Из-за поврежденной челюсти он не выговаривал многих звуков, шипел, свистел. Понадобилось достаточное количество времени, чтобы Руслан Петрович до конца уяснил, что именно произошло после того, как в камеру поселили двух взятых за незаконное ношение огнестрельного оружия гопников Грыжу и Беса, которые почему-то пытались сойти за простых бытовиков. Их прозвища Витек узнал позже, от одного человека, который тоже лежал вместе с ним и Тараскиным в больничке.

– Так из-за чего же ссора у них вышла?

Шелудько дал зуб, что не знает. Да и не ссорились они вовсе. Когда он спать ложился, все нормально было. Если потом ночью между ними что-то и случилось, так он не в курсе, потому что проснулся только от того, что Тараскин стал молотить в двери.

– Александр Пасечник принимал участие в драке против Тараскина?

Нет, замотал головой Шелудько, не принимал. Он вместе с ним проснулся и, похоже, полные штаны наложил от происходящего.

– За те два дня, что Пасечник был в вашей камере, они не конфликтовали с Тараскиным?

Шелудько сказал, что нет. Наоборот, Тараскин всех предупредил, чтобы этого беспонтового юнца никто не трогал. Сам же Шелудько получил кулаком в челюсть именно потому, что принял Грыжу и Беса за фраеров. Но как же их не принять, если они сами объявляться не захотели.

– Не нравится мне все это, Борис Антонович, – сказал Сыч, когда Шелудько увели. – И не дебилизмом тут вовсе попахивает, а умыслом.

– В смысле?

– В камеру к Тараскину сажают двух уголовников, которые вопреки обычаям ведут себя тихо и вообще хотят сойти за бытовиков. Тогда же к нему подселяют и Пасечника, хотя по логике они должны ненавидеть друг друга. А в одну из следующих ночей на Тараскина без видимой причины совершается нападение с холодным оружием. Я думаю так: его должны были убить, а вину свалить на Пасечника, у которого имелся мотив. Не получилось. Тараскин мог почуять что-то и держаться настороже. А уж потом, оказавшись в санчасти, решил бежать. Потому что не видел для себя другого выхода. Заказуха это, Антонович.

– Чья заказуха?

– Не знаю. Может быть, того, кто и Лапова с Пасечником приказал убрать. Возможно, думал, что смерть Тараскина еще больше следы запутает.

Школьный некоторое время переваривал слова Сыча, а потом сокрушенно покачал головой:

– Ну вот на фига мне все это надо! Так все было просто до твоего появления. Я уже и проект постановления прокуратуры накатал: сигнализацию исправить, решетки на окнах усилить, работников изолятора, допустивших халатность, выгнать в три шеи. А тут заказуха. И что мне теперь со всем эти делать?

Охота с подсадной

Тараскина не поймали ни на первый день, ни на второй. Хотя нельзя сказать, чтобы старания силовиков пропали втуне. Результаты впечатляли. Была накрыта группа, заготавливающая и сбывающая анашу; разгромлено два наркоманских притона; предотвращено несколько краж и грабежей; в подвалах предназначенных под снос домов в разных концах города обнаружили два подпольных цеха по производству водочных изделий, склад с контрабандными сигаретами и один мумифицированный труп. Венцом проделанной работы стала поимка находящегося в международном розыске афериста-мошенника, известного милиции и Интерполу как Гоша Дворник. Последнее было записано в заслугу именно УБОПу, что не могло не радовать. Вот только человека, из-за которого и был весь сыр-бор, простыл и след.

В конце второго дня в милицию обратилась женщина, работающая кассиром на железнодорожном вокзале. По ее словам, около двух часов ночи Тараскин покупал в ее окошке билет на пассажирский поезд номер 353 до Львова.

– Я его очень хорошо запомнила. Он сказал, что у меня доброе лицо, – говорила кассир. – Это у меня-то, после стольких часов дежурства?! Да я передушить готова всех этих пассажиров. Едут и едут. Чего, спрашивается, дома не сидится? Ясно, зубы заговаривал, чтобы я чего не заподозрила.

Слова женщины подвергли сомнению: как-то не очень верилось, что через какой-нибудь час после побега Тараскин вместо подвала или чердака вот так запросто появился на глазах у широкой публики, да еще и вздумал говорить кассирше любезности. Однако всех служащих вокзала опросили, а также проверили записи, сделанные вокзальными камерами наблюдения.