Приговоренные ко тьме - [76]

— Даже не тщу себя надеждой быть обласканным такой честью!

— Утешьте себя тем, что в свое время такой чести у плебса не удостоился и сам Спаситель! Пусть этим фактом утешается каждый, кто гоним толпой, пусть о казни Спасителя помнит всякий мерзавец, утверждающий, что Vox populi, vox Dei71! Толпа — это орудие, которым не так уж сложно управлять, ибо у толпы нет разума, только инстинкты. Быстрее всего она реагирует на призывы к ненависти, и лучше всего у толпы получается преследовать чуждых ей взглядами, поведением и даже внешним обликом. Толпа отторгает непохожих на нее и стремится таких уничтожить, ошибочно видя в однообразии свою правоту и силу, тогда как здоровье любой нации определяется наличием и состоянием оппозиции господствующей власти и преобладающим убеждениям.

Снова возникла тяжелая и продолжительная пауза. Первым на этот раз ее прервал Лев:

— Как вы думаете, что с нами будет?

— Разве вы не готовы все заранее отдать на откуп Провидению? Вы готовы признать, что в данном случае человеческое решение, логически проистекающее вследствие последних событий, окажется сильнее?

— Чтобы ни случилось, я приму это как волю Господню. Чего и вам советую, если вам дорога душа ваша.

— Она мне дорога, Лев. Но мы сейчас в руках людей с не самыми добрыми намерениями относительно нас. И не будет ангела, который отворит нам темницу, как в свое время Апостолу Петру.

— «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»72, — заметил Лев.

— Если ангел не появился, когда вы здесь были один, то теперь он не появится точно, поскольку ваше благочестие нарушает своим соседством человек суетный и порочный, хотя мою голову, так же, как и вашу, тоже совсем недавно венчала папская тиара.

— Отрадно, что вы так критично и сурово относитесь к себе, но вы забываете милость и любовь Господа. Воздадим же, брат мой Христофор, совместно благодарение Господу за все, что он делает для нас, рабов своих никчемных, и покаемся же мы в грехах своих.

Священники дружно прочитали молитву.

— Вы спрашивали меня, что, вероятнее всего, будет нас ждать, брат Лев?

— Да, и я внимательно слушаю, ибо уже имел возможность убедиться в незаурядности и логике вашего ума.

— Благодарю вас, брат. Так вот, логика подсказывает мне, что нам необходимо и далее истово молиться о спасении души своей и о милости к телам нашим бренным. Наше существование на земле здешней не нужно никому ни в Риме, ни в Италии. А вот помешать своим существованием мы можем. Если какой-нибудь очередной заговорщик поднимет бунт под флагом освобождения вашей, или, в чем особо сомневаюсь, моей персоны, хуже всего от этого может быть именно нам.

— Стало быть, брат Христофор, нам надо смиренно дожидаться последнего испытания нашего на пути к Царствию Божьему, на пути от тленности к нетлению.

— После Трупного синода, в котором я также выступал хулителем Формоза, после всего того, что я сделал с вами, мой путь в Царствие Божие окажется несравненно более долгим и трудным, чем у вас, брат Лев.

— Не говорите так. Вы начинаете судить, а судия у нас один есть. И каждому он воздаст по заслугам и по вере нашей, и по искренности раскаяния нашего. А в ваших словах даже я, грешный и темный, эти раскаяния ощущаю.

Христофор тяжело вздохнул, Лев подбадривающе стиснул ему руку.

— Я все думаю о ваших словах, брат Христофор, о правомерности жестокого Высшего суда над человеком, чей жизненный путь предопределен и греховен. Из ваших слов, сказанных ранее, вполне логичных и убедительных, может последовать вывод об отсутствии ада как такового.

— Да, может. Ибо считаю несоразмерным наказание в виде вечных мук преисподней за мимолетный грех изначально глупого, слабого и несовершенного существа.

— Мимолетный?

— По меркам вечности, да.

— Что же тогда вместо ада, по-вашему?

— Тьма, забвение, пустота. Это может пугать сильнее, чем отсутствие мук, ибо муки дают надежду на продолжение твоего существования в каком бы то ни было виде.

— Забвение?.. А может, прощение? Всеобщее прощение Господом всех грешников, живущих по воле Его?

— Даже закоренелых убийц, растлителей, богохульников, последователей Сатаны?

— Даже их, — в голосе Льва послышалось некое воодушевление. — Представьте себе, что каждый живущий после телесной смерти своей окажется пред ликом Господа и будет держать ответ за все свои деяния и мысли, о которых Верховный Судия знает лучшего его самого.

— И в чем тогда будет заключаться наказание?

— Наказание в стыде и страхе, которые испытает каждый ответствующий грешник. Кто не устыдится грехов своих и не раскается в них, увидев перед собой светлый лик Божий, его строгие, справедливые, всезнающие очи? Но за всем за этим, за раскаянием, которое суть очищение души, последует прощение, великое и милостивое прощение! Прощение детей своих любящим Создателем их, ибо верно вы сказали о несоразмерности наказания смертных. Прощение! Ибо Бог есть, прежде всего, любовь, свет и добро.

— Вы даже не представляете себе, брат, как невероятно вы сейчас ободряете душу мою. Я всей душой желаю, чтобы вы оказались правы.